Крепость на Пристанской - Василий Иванович Еловских

эти обычные. И тихо. Но в голосе Яшкином Семен почувствовал что-то угрожающее. И странно: тут же услышал он тяжелый, холодный плеск волн, а до этого вроде бы и не слышал. И снег… Он тоже тяжелый, липкий…

— Ну! — сказал резко Семен, чтобы приободрить себя.

— Не нукай, тут не лошади. Разговорчик у нас, дорогуша, будет все о том же. Давеча я что-то не понял. Кто это до нас доберется? А? Доскажи-ка давай.

— И так все ясно, — ответил Семен не своим — тонким, как у ребенка, голоском. — Пус-ти!

— Нет, уж, да-вай!

— Я все сказал.

— Ты, сволота, и насчет фабрики мехизделий че-то плел.

— Несет на нас, — поддакнул Леонид.

— Га-ди-на!!! Будешь еще трепаться? Ну, говори — будешь?!

Яшка все больше и больше распалялся. Он проучит этого телка.

Сегодня у них с Леонидом был длинный разговор о Земерове. Сгоряча Яшка предложил было «ликвидировать» Семена. «Вдруг донесет. Иль проболтается. Как пойдут по следу…» Труп сбросить в реку. Уже подмораживает. Этой ночью или следующей вовсе застынет и тогда пусть поищут следы подо льдом. Но Леонид замахал руками: «Нет, нет, нет! На такое дело никогда не пойду. Уж отсижу лучше. Нет!»

Успокоившись, Яшка и сам подумал: «Прав Ленька». Вспомнил: когда Сысолятин перебросил через фабричную стену на пустырь мешок с шапками и шкурками, какая-то женщина, некстати подвернувшаяся, заподозрила неладное и, оглядываясь на Яшку, торопливо засеменила, почти побежала. Первой мыслью Яшкиной было догнать ее. Хорошо, что не стал догонять и побежал в темный переулок. А то бы натворил…

Но Земерова надо проучить.

Отступив от Семена и заматюкавшись, Яшка наотмашь ударил его по лицу. Семен упал, тотчас вскочил и получил удар от Сысолятина.

Дальше Земеров повел себя необычно, чудновато. Набычившись, втянув голову в плечи, он что есть силы пнул Сысолятина. Хотел в пах, а угодил в колено. Леонид схватился за колено и закричал дико. Тут же Семен пнул и Яшку. В живот. Делал это он молча, неторопливо, будто добрую работу какую-то. Семен боялся бить рукой, казалось ему, что рукой получится слабо, смешно, не так. А ногой в кованом сапоге…

В животе у Яшки будто оборвалось все. От боли согнувшись и до крови прикусив губу, он выдержал еще один удар сапогом, уже в грудь, вытащил из кармана нож и ткнул в Земерова.

Семен упал.

Никогда еще Яшку не захлестывала такая дикая злоба. Не разгибаясь, держась одной рукой за живот и издавая глухие звуки, похожие на рычание, он бил и бил Семена кулаком в грудь и лицо. А потом стал пинать. И не известно, чем бы это закончилось, если бы Леонид не выкрикнул:

— Люди!

По мосту, посмеиваясь и переговариваясь, шагали четверо парней. Они приблизились как-то внезапно.

Семен судорожно подергивал ногой, скоблил сапогом доски моста.

Яшка секунду смотрел на парней, прислушивался и, грязно выругавшись, побежал к берегу.

Леонид, припадая на правую ногу, тоже потопал. Но видно, нога у него после удара отказывала. Он останавливался, стонал, не обращая внимания на Яшкин крик: «Да-вай!»

Парни склонились над Земеровым, зашумели, а потом побежали за Леонидом и Яшкой, громко стуча ботинками по шаткому мосту. Леонида они тут же схватили, а Яшка спрыгнул с высокой насыпи и удрал. Он ни за что не согласился бы сдаться. Только не сейчас. «Уйду! Пойду на все, а уйду». Но уже намертво прилипла к воспаленному мозгу Яшкиному другая, леденящая мысль, мысль о том, что песенка его спета.

.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .

Земеров выписался из больницы вьюжным зимним утром, постаревший и осунувшийся от операции и бесконечного лежания в скучной палате.

Сейчас Семен живет в общежитии фанерокомбината. Он заметно повеселел, все идет у него хорошо. Только в свободное время не знает, куда деть себя, ходит по трехэтажному общежитию как неприкаянный, ищет, что бы подремонтировать, подбить, подладить. Во дворе он сделал беседку, обнес кусты акации штакетником и начал делать садовые скамейки. Кое-кто из ребят поначалу подсмеивался: «В добрые вылезаешь?», «Шиш тебе заплатят за это». В ответ Семен только добродушно улыбался. И подсмеиваться перестали. Даже стали помогать. Двор теперь у общежития комбината самый чистый, самый благоустроенный в городе. Комендантша общежития души не чает в Земерове, без удержу хвалит его на всех собраниях, написала о нем заметку в газете.

Пелагея Сергеевна даже смотреть не хочет на сына и отплевывается, когда вспоминает о нем: «Голодранцем захотел быть. Придет, умолять будет — не пушшу». Рассказывают, будто подыскала она мужа богатого — с домом и автомашиной.

Семена раза два-три видели с врачихой Еленой Мироновной, они разгуливали в городском саду по длинной, тенистой липовой аллее. Дружеские отношения у них вроде бы налаживаются. Дай бы бог!

БУДНИ

1

В центре Александровки длинная старая изба с новым крыльцом. Возле входа в избу — листы фанеры с надписями. Напротив крыльца витрина с областной газетой, белеющая свежим деревом. Здесь клуб.

Весна рано началась нынче: к середине апреля снег уже стаял, и вода стекла в раздувшийся Тобол; по грязным улицам деревни пролегли тропинки. Но потом нанесло холода, заледенели дороги. Ветер, однако, был игрив по-весеннему, с запахами тающего снега, свежей земли, и чувствовалось, что вот-вот и май.

Суббота для Вали Каменьщиковой, заведующей клубом, была тяжелой. С утра она наводила порядок в клубе. Все в доме этом было смехотворно маленьким — и библиотека, и зрительный зал, и сцена. С улицы люди входили прямо в зал. Здесь смотрели кино и здесь танцевали и плясали, отодвинув скамьи к стенам. Каменьщикова жила тут же, при клубе, в комнате с одним окном, отделенной от зала дощатой перегородкой, где с трудом размещались койка, сундук, столик и две табуретки. Вместе со свекровью своей сестры Евдокией Егоровной жила. В ноябре прошлого года сын и невестка старухи погибли. Они ехали в кабине грузовика. Слабый лед на Тоболе не выдержал, рухнул, машина мгновенно ушла под воду. Валя хоронила сестру и зятя. Вернувшись с кладбища, спросила у Евдокии Егоровны:

— Как одна-то теперь будешь?

Старуха горестно поморщилась. Она с сыном и невесткой маялась на частной квартире. Родных — никого. Была сестра да умерла.

— Проживу. Люди помогут, ежели че.

— Оно так, конечно. — Валя подумала. — Слушай, поехали ко мне.

Старуха оказалась трудолюбивой и покладистой. Она не