Крепость на Пристанской - Василий Иванович Еловских

Последнее время она все чаще и чаще думала о нем. Вспоминала его басовитый голос, развалистую походку, беспечную, слегка насмешливую улыбку и грубоватый, громкий смех — смех сильного мужчины. Просыпаясь ночью, улыбалась, чувствуя какую-то большую неосознанную радость. Дивилась: «Что такое?» И тотчас приходила догадка: «Петр!» Краснела, суетилась и нервничала, когда он приходил в клуб. Подружки замечали все это, посмеивались и говорили: «Вон твой идет».

Но она еще плохо знала Петра и почему-то побаивалась его. Валя и раньше влюблялась, но-никогда не боялась мужчин, в которых влюблялась. Уж не дурное ли это предчувствие? Не из тех ли людей Удилов, кто женится в каждой деревне? Встретив на улице тетку Петра, завела с ней осторожный разговор: где, мол, у твоего племянника жена, много ли детей у него. И опять мучительно краснела, тушевалась. Но, к счастью, старуха была не очень догадлива. Она ответила, что «Петька холостой ишо».

Долго не спала Валя. Щемящая тоска брала ее. Только спустя некоторое время поняла причину этой тоски: Бойкин. Часа четыре назад, когда еще шло кино, вспоминала она разговор свой с Бойкиным, бригадиром колхоза. Мельком, случайно вспомнила, но осталось гнетущее чувство.

Бойкин приходил вчера вечером, когда все ушли из клуба и Евдокия Егоровна улеглась спать. Вызвал Валю в зал и, усадив у печки, завел пошлый разговор. Лапал ее, тяжело дыша винным перегаром, и все тянулся к ней толстой красной рожей.

Бойкин бригадирствует года два. А до этого председателем колхоза был. Сняли за что-то. В городе оставил жену свою. Говорят бабы, путался он с колхозницей-разведенкой. Потом к Вале вздумал переметнуться. Полгода навязывается с любовью. Еще перед новым годом предложил:

— Давай дружить будем.

— А мы и так дружим.

— Я говорю о дружбе, какая промежду мужчиной и женщиной бывает, дуреха.

— Не все ли равно с кем дружишь — с мужчиной или с женщиной.

— Не крути. Будто не понимаешь о чем говорю. Ишь ты!

Он погрозил пальцем, далеко отставив нижнюю мокрую губу. По этой мокрой губе Валя поняла, что Бойкин порядком-таки наклюкался.

Она выгнала его тогда. Думала: трезвый раскается. Но через-три дня он снова пришел и, хотя был трезв, говорил то же, что и пьяный.

Пристает, а ни разу не сказал: давай поженимся. Конечно, не пошла бы за него, на черта он ей нужен. Но все же не сватает, а лезет. Вчера сказал:

— Выпендриваешься. Забываешь, что от меня зависишь. Мою бригаду обслуживаешь.

И так это не добро поглядел на нее.

Она стала думать о Петре и вскоре уснула.

В другой раз Петр заговорил о женитьбе в начале июня. До этого он только однажды разговаривал с Валей — Первого мая. Подошел, поздравил с праздником и тотчас ушел. У Вали после этого испортилось настроение. Ее обидело, что он так просто отказался от своего намерения жениться на ней. Она бы и Первого мая ответила ему отказом. Но все же молчание было для нее оскорбительным.

Они сидели на скамье у клуба. Был первый час ночи. Спала деревня. На небе среди туч торчала желтая половинка месяца.

— Говорят, ты на пароме работаешь? — спросила Валя.

— Там устроился.

— Нравится?

— Работа как работа.

Помолчали. Она вздохнула, и он вздохнул. Петр смотрел на нее с любовью; она не видела его лица, его глаз, но чувствовала. Было как-то неловко, тревожно, и Валя сказала первое, что пришло в голову:

— Собака где-то тявкает.

— Со сна, наверно.

— Все спят, даже собаки. Пора уж и нам домой. Пошли что ли, — добавила она, а сама все не вставала.

— Валя?

— А.

— Когда ты перейдешь ко мне? — спросил он прерывистым шепотом и похолодел.

Она опустила голову. Не отвечала. Но Петр уже понял: отказа не будет. Он взял ее руку. Рука девушки была покорной, робкой.

Прошлый раз страшно огорчился он. А теперь даже доволен был, что не тогда, а сейчас согласилась она: хорошо ведь в самом деле, когда девушка не торопится. Ему сейчас решительно все нравилось в ней.

2

Они жили в доме Петиной тетки.

Подобно многим женщинам, Валя заметно изменилась после замужества — посерьезнела, опростилась, и лицо ее приобрело выражение озабоченности.

Петр оказался неплохим мужем, беззлобным, веселым человеком. Он все время был на ногах. До вечера работал на пароме, потом возился во дворе и в огороде. Ложился в полночь. А в шестом часу вскакивал, будто по будильнику. Кричал:

— Привет, молодежь!

Одно лишь тревожило Валю — Петр любил выпивать. Вот хотя бы в июне. Три дня тянулась свадьба. На четвертый день Петр опохмелился («голову страсть как разламывает»). Потом встретился какой-то дружок-приятель. С получки опять поллитровку на стол. Все это ее постоянно настораживало, вызывало к нему непонятное ей самой недоверие.

В то утро Валя вскочила с постели, ощущая какую-то беспричинную радость. Всю ночь стучал по кровле дождь, и спалось хорошо. Во дворе кокотали куры. Гулко, как из бочки, гавкнула на кого-то собака.

В оконное стекло постучали. Валя раскрыла створки. У завалинки стояла Тася Емельченко.

Валя всегда рада видеть ее. Добрейший человек Тася. Что в душе, то на лице. Ей не соврать, не утаить, — сразу по глазам увидишь. А вроде бы кипятится, пошумливает, строговатую из себя изображает. А ведь как не прячь нутро свое, все одно оно — доброе ли, злое ли — покажется людям.

Славная. Будь Валя мужчиной — сразу посваталась бы. А вот парни что-то обходят Тасю сторонкой. Один Колька Метелица поглядывает. Да разве это настоящий мужчина… Простовата Тася, разговаривает с рассудительностью семидесятилетней. И личиком не очень. А парням что, им хорошеньких да кокетливых подай. Они не видят того, что из-за красивой внешности волчье мурло иногда выглядывает.

— Дрыхало. Я уж коров давно подоила и на реку сбегала, искупалась.

Упираясь о подоконник, Валя сонно жмурилась.

— Петьку моего видела?

— А где он, твой Петька?

— На пароме, где ж ему быть.

— На тебе! На пароме дед Семеныч.

— Как Семеныч?

— Да так.

— А Петра там нету, что ли?

— Не видела. Семеныч там.

Будто ветром сдуло Валю с подоконника. Засобиралась, чувствуя нервную дрожь в руках. Петр ушел, как всегда, к шести. Чудно…

Первое, что пришло в голову: муж изменяет ей. Она, шла спотыкаясь, и дорога до парома показалась страшно длинной.

Паром был на той стороне Тобола. На нем стояли две лошади, два парня, баба и старик в плаще и белой шапке. Семеныч имел привычку даже в теплые дни