Бежала по полю девчонка - Людмила Андреевна Кузьмина

Санитарной обработке подверглись только те студенты, кто не имел жилья в городе. Кто-то из местных жил с родителями, а кто-то снимал квартиры. Так что нас таких бездомных было совсем немного.

Отправились в общежитие, нас разместили временно в большой свободной комнате на шестом этаже учебного здания на улице 8 Марта. Фактически это была студенческая аудитория. Но, как в казарме, 42 кровати и небольшой стол в углу. Между рядами кроватей – тумбочки.

Лишние вещи комендантша предложила сдать в камеру хранения и взять только те вещи, которые нам нужны будут на сельхозработе.

Потом мы с девчонками поехали на химфак на ул. Ленина, 13Б. Там мы будем учиться. А пока наш первый курс собрали в актовом зале. Декан факультета Мария Андреевна Панюкова рассказала, как будет строиться наша дальнейшая жизнь и куда надо завтра прибыть с вещами. Курс разделили на группы, в каждой группе был назначен старший. Оказывается, мы едем по разным деревням. Наша группа – 11 человек. Парней на факультете всего с десяток, несколько человек из них – в нашей группе и все какие-то староватые. Игорю Лесунову 31 год. Ещё запомнился Василий Снегирёв – он до поступления на химфак работал в сельской школе учителем, служил в армии.

И вот мы в Ирбите. Город небольшой, старинный, но ничем особо не запомнился, так как мы ждали на большой площади, пока нас развезут на грузовых машинах по деревням.

Нашу группу в 11 человек забросили в деревню Воинково, где нет электричества, библиотека где-то за десяток километров, есть клуб в простой деревенской избе, но не посещаемый никем. Жителей десятка три, большей частью одни старухи. На ферме несколько пожилых баб. Молодёжи и детей совсем нет. Вымирающая деревня. Тоска. Мы, девчонки, поселились в хате у бабки Федоры. Ребята предпочли разместиться на сеновале. Хлеб, молоко будут выдавать на ферме. Картошку накопаем. Остальные продукты – сами, мол, доставайте, где хотите. В местном сельпо ничего из продуктов, кроме соли, нет.

И хлеб нам выдавали с дохлыми мухами. Когда мы увидели этих мух, пошли жаловаться председателю колхоза. А он развёл руки: все, мол, такой из деревенской пекарни едим! Мы стали есть хлеб, кроша его в молоко и внимательно осматривая каждую крошку. Попадавших дохлых мух отщипывали и выбрасывали птицам. Молоко с фермы было неснятое и вкусное, хлеб деревенский из пекарни, мягкий и свежий, если бы не мухи в нём, тоже нам понравился.

За месяц работы мы скучали без нормального супа. Как-то зашли на скотный двор. Там были только свиньи – худые! Настоящий свинячий Освенцим. Падёж большой. И грязь. И вонь. На моих глазах одна отощавшая свинья вышла на середину скотного двора, покачалась немного на ногах, рухнула – и сдохла.

У бабки Федоры увидела впервые в жизни рубель и каталку для глажки белья. Утюга у бабки не было, да нам он и не нужен. Бельё стирали в тазике сами и сушили на верёвке в огороде. Уборная в огороде почему-то без двери и с видом на проезжую, людную дорогу. Мы завесили дверь уборной старой простынёй.

Девчонки спать укладывались на полатях, но долго не засыпали, хихикали, шушукались. Мне на полатях было душно, и я устраивалась спать в брюках и свитере прямо на полу, собрав все бабкины половики под себя и положив на порожек телогрейку под голову.

Бабка Федора сказала, что мыться будем в соседнем дворе в бане по-чёрному. Такая баня мне знакома. Мылись мы в две смены, меняя очерёдность с ребятами. Я предпочитала мыться одна, когда вымоются все. Окошечки у бани небольшие, в копоти, почти не пропускали свет с улицы. При необходимости можно было зажечь свечу. В парилке стояло две бочки – с горячим «щёлоком» и холодной водой. Воду надо было набирать в тазик железным ковшиком. Что такое щёлок, я знала. Это настоянная на печной золе горячая вода в бочке. Зола смягчала воду и делала её «мылкой», то есть щелочной. В такой воде мылись и стирали бельё. У меня волосы длинные, поэтому надо было мыть их осторожно, не взбалтывая воду в бочке с горячей водой, иначе зола всплывёт со дна бочки и забьётся в мои волосы. И будет чесаться потом голова. Ну а мыло, мочалки, полотенца мы захватили с собой из дома.

Тепло в бане по-чёрному обеспечивала печка-каменка, у неё не было трубы наружу, и дым во время протапливания печки выходил через раскрытые двери, поэтому стены и потолок бани всегда покрыты толстым слоем сажи. Камни у печки разогревались так, что они шипели и давали горячий пар, если плеснуть на них воду. Чем больше ковшей воды плеснёшь – тем больше горячего пара, и можно не только мыться из тазика на лавке, но и париться берёзовым веником на полкЕ. Если перегрелся чересчур, можно спуститься с «полкА» на лавку вниз или выскочить в предбанник, а зимой особо закалённые люди выскакивали наружу и обтирались снегом, после чего бежали вновь в баню.

Пишу в дневнике: «Жизнь в колхозе тянется однообразно. Как надоела эта картошка! А копать ещё очень много, работы хватит на месяц. Сейчас я бы с удовольствием побывала дома, просто не верится, что совсем недавно мне так хотелось покинуть дом. Тогда я мечтала о поездке в колхоз, мне казалось, что жить будет очень весело, главное, все мы будем дружными. Но не прошло и недели, как мы поссорились с ребятами и отделились от них.

Ох, хоть бы получить письмо от кого-нибудь, что ли! Дома я никогда не писала так много писем, а тут чуть не каждый день пишу и всё раздумываю, кому бы ещё написать, потому что делать абсолютно нечего. Почитать бы что – нет ни газет, ни книг, ни электричества, а днём работаем в поле. Ни радио, ни кино. Как люди тут живут? Живут… Серость! Серость!»

Очень хотелось читать. У бабки Федоры стены вместо обоев были оклеены страницами журнала «Огонёк». В выходной день в дневное время я вставала на табуретку и читала эти разрозненные страницы из разных журналов.

Гулять на улице в свободное от работы время совсем не хотелось. В деревне текла небольшая грязная речка, загаженная гусями. Ничего интересного! Хватало пребывания на природе во время уборки картошки в раскисшем от непогодицы поле. Осенняя распутица и грязь не манили нас ни в лес, ни в соседнюю деревню, где жили и трудились наши студенты-однокурсники. Мы один только раз к ним наведались. В той