Бездна. Книга 3 - Болеслав Михайлович Маркевич

когда она с таким блаженным покорством преклонялась пред умственным превосходством мужа и нетерпеливо ожидала и радостно старалась давать ему случай «подразнить ее»…

– Ты хоть и царь во Всесвятском et autres lieux9, Борис, – весело возразила она ему, – но власть твоя на всю Россию еще не простирается, да и к чему же собирать, когда их можно так увидеть.

– Женихов? Где же это?

– В Москве, например…

– Какие же там женихи, студенты?

– Ну в Петербурге…

– Ты бы хотела в Петербург ехать? – воскликнул он изумленно.

– Я! – не то испуганным, не то негодующим тоном ответила она. – Уж конечно, если бы какое-нибудь несчастие заставило меня покинуть наше гнездо здесь, я бы менее всего подумала переехать туда. Я бы там просто жить не могла, не умела, я так отвыкла от толпы, от света… И я с ужасом думаю, если б нам пришлось туда ехать на одну зиму… Но я думаю опять, чтобы Маша потом не могла нас внутренно упрекнуть, что мы не дали ей возможности видеть, выбрать…

– Кого, из какого мира выбирать там? – с заметным волнением, принимаясь опять ходить по комнате, заговорил Борис Васильевич. – Из флигель-адъютантов или церемониймейстеров что ли? Там другого сорта людей нет в нашем обществе… Они с детства ни к чему иному не готовятся. Старые имена, дворяне, владельцы еще чуть не целых уездов – и ничего, кроме холопства, подвохов друг под друга, лакейской интриги, ни у кого у них в предмете нет! Мятутся, добывают всякими низостями чины и кресты, о которых тут же отзываются с «либеральным» презрением, вымаливают как нищие, если не крадут, деньги у бессмысленно тароватой казны и тратят их так же бессмысленно, как она, на роскошь без пользы, без величия и без вкуса… И никому из этих набитых ветром голов, из этих холопствующих soi disant «grands seigneurs»10 не втемяшешь в голову, что ему место не там, не в дворцовых и министерских передних, a у себя в имении, среди народа, на почве той земли, которая одна может дать ему и силу, и значение, и уважение, в котором ему по всей справедливости отказывает теперь Россия… A они еще, безмозглые, в своем клубе о конституции теперь толкуют!.. Ах, да что тут говорить! – раздраженно оборвал вдруг Троекуров и махнул рукой каким-то безнадежным движением.

– Неужели все такие, все? – печально выговорила Александра Павловна. – Но ведь еще недавно как-то говорили у нас, что в последнее время многие уже, особенно между молодыми людьми, переезжают жить из столиц к себе в имения, и у нас в губернии много даже таких.

– Да, кое-где действительно являются такие… пионеры, – но оттого ли, что пробудился у них здравый смысл, или просто потому, что им в Петербурге нечем более жить, мне до сих пор неизвестно.

– A я думаю, именно потому, что там начинают понимать теперь то, что ты понял давно.

– Если так, – усмехнулся он опять, – то я полагаю, нам нечего с Машей искать там тех, которые этого еще не понимают.

Александра Павловна задумалась:

– Я тебе говорила… я думала, pour l’acquit de notre conscience11, чтоб она была не вправе упрекнуть нас потом…

Борис Васильевич остановился на ходу. Глаза его усиленно заморгали: обычный у него признак помысла, тревожившего его в данную минуту:

– Ты боишься, она может пожалеть впоследствии… – не договорил он.

Она поняла, задумалась на миг опять:

– Нет, раз полюбит Маша, она сожалеть не станет, и бояться ей нечего. Гриша не такой человек, чтоб уйти когда-нибудь из-под ее влияния: он будет любить и верить в нее до смерти.

– Что же, – слегка вздохнул Троекуров, – доверимся ее инстинкту… А что он будет у нее под башмаком, это верно, – усмехнулся он тут же с невольно прорвавшимся выражением какой-то презрительности в тоне.

– Что же делать, Борис, – печально проговорила на это Александра Павловна, – когда у нас теперь у одних женщин остался характер.

– У одних женщин, да!.. – уныло повторил он. – Маша умна, – начал он опять чрез миг, – она во всяком случае приглядываться станет к нему, не решится сразу. Они почти год не видались, она тогда была еще ребенок, и он для нее чуть не новый человек…

Он как-то разом оборвал и замолк. Александра Павловна вскинула на него на миг глаза и тотчас же опустила их…

– Я ожидала, что ты так решишь, Борис, – сказала она после долгого молчания, – а теперь мне вдруг страшно сделалось.

– Страшно?

– Да; будет ли тут действительно счастье?..

Борис Васильевич нервно передернул плечами:

– Что ей придется стоять настороже его, это более чем вероятно; но для такой натуры, как Маша, это, может быть, и нужно… Помнишь у Лермонтова:

А он, мятежный, просит бури,

Как будто в бурях есть покой12.

Часть третья

1-C’est moins l’amitié qui assemble les gens d’aujourd’hui que la sympathie des haines communes-1.

G. Droz.

I

…Car les destins et les flots sont changeants2.

Béranger.

Часу в одиннадцатом утра, светлым теплым днем, в половине мая, старая дребезжавшая, очевидно извозчичья коляска вкатилась под въездные ворота давно знакомого нашему читателю Сицкого[81]. Все тот же грубо отесанный лев разевал над ними свою каменную пасть, но на позолоченной медной доске, на которую опирались его лапы, вместо бывшего исторического герба князей Шастуновых красовались теперь две вычурно переплетенные главные буквы имени теперешнего его владельца: П. и С. Зато прежняя чугунная дрекольем решетка заменена была новою, не отличавшеюся особенным вкусом, но блестевшею такою же позолотой по изгибам и выпуклостям фантастического своего рисунка. Выступавший за нею массивный дом, с его широким, опиравшимся на тяжелые колонны балконом и висячими галереями, соединявшими его с длинными параллелограммами стоявших о бок его флигелей, блестели под солнцем, словно только что вымытые, в своей свежей с глянцевитым отливом светло-серой краске.

Прежние каменные сплошные парапеты галерей заменены были решетками одного рисунка с решеткой льва, и над каждым из пересекавших их поставов сероватого мрамора возносилась высеченная из такого же мрамора ваза, полная цветов. Ярко горевший невысокий купол с крестом виднелся та правом флигеле, над церковью, которую устроила покойная княгиня Аглая Константиновна Шастунова в память дочери, на месте той самой залы бывшего театра, где некогда княжна Лина, в образе Офелии, промелькнула на миг падучею звездой… Пров Ефремович Сусальцев стремился, очевидно, обратить место своего жительства в