Лицом вниз. Антология греческой прозы XIX века - Александрос Пападиамандис

заплатить денег, но и иметь при себе еду, и когда Франгоянну поняла, что если вдову высадят в Стилиде[41] или в Ореи, то ей придется искать еще один корабль до дома, она поведала свой план:

— Мы можем пойти по суше, на своих двоих; говорят, что отсюда до Айа Анна два дня ходу. Там найдем почтовый катер, и капитан Пецерелос, наш знакомый почтарь, подберет нас. Расходы я беру на себя — буду собирать по дороге всякие лечебные травки, растения да молочник, и каждой, что мне встретится на пути с больным ребенком или мужем, я сварганю лекарство, чтобы она помогла своим и дала нам денег… Ты как, сдюжишь? По силам тебе эта дорога?

— А что мне остается делать? Могу, не могу, — ответила Портаитена. — Уж лучше нам вместе возвращаться, так же как и пришли.

И они двинулись в путь. Они все сделали так, как сказала Хадула, разве только задержались немного в пути из-за того, что Портаитена медленно ходила. И надежды Хадулы оправдались. Спустя неделю она вернулась домой не с пустыми руками: благодаря тому, что по дороге она оказывала разные услуги и получала за это вознаграждение, старуха принесла в дом мешок пшеницы, примерно одну оку[42] сыра, двух птиц, шерстяное покрывало, которое ей подарили, и еще горсть драхм. Благодаря этой прибыли она щедро заплатила за Портаитену, чтобы та смогла добраться домой.

Амерса хорошо помнила эту историю, так как мать постоянно ее пересказывала. С тех пор прошло двенадцать лет, ее брат все еще в тюрьме, отец недавно умер, Стафис и Ялис так и не вернулись из Америки, младшенький Георгакис[43] тоже ушел в море, Криньо подросла, Дельхаро родила еще одну дочку, а она, Амерса, до сих пор так и не вышла замуж.

Глава 7

В темной комнате воцарилась мертвая тишина после того, как кашель и плач девочки так резко прервались. Франгоянну склонила голову и, подперев ее обеими руками, перестала о чем-либо думать. Ей казалось, что ее больше не существует. Даже дыхания не было слышно. Ни малейшего шороха. Ни треска пламени в камине, ни гула, и наполовину сгоревший фитилек лампы светил грустным светом. Маленькая лампадка, стоявшая у иконостаса, потухла, и больше не было видно ликов святых.

Роженица резко вздрогнула и проснулась, нарушив царивший покой.

— Мама, что случилось? — спросила она.

Старуха посмотрела на дочь, и взгляд ее в свете лампы казался зловещим и растерянным.

— Ничего не случилось, — ответила она. — А ты что проснулась?

— Мне показалось, ты что-то сказала… что ты позвала меня, сквозь сон.

— Я?.. Да нет. Тебе это почудилось.

— Мама, который час?

— Который час? Почем мне знать… Петух уже много раз пропел.

— А ты все так и не спала?

— Выспалась я… все бока отлежала, — сказала Франгоянну, которая и глаз не сомкнула. — Как бы там ни было, скоро уже рассветет.

Роженица зевнула и осенила крестом свой рот. Затем она подняла глаза на маленький иконостас напротив.

— Мама, лампадка погасла. Поди зажги ее.

— А я и не заметила, доченька, — сказала старуха, — так крепко спала.

— И ребеночек спокойно спит, как я погляжу. Даже не верится!

— И она уже успокоилась, — пробормотала старуха.

— А у меня грудь болит, — пожаловалась роженица. — Вся набухла. Кабы она не спала, я б ее покормила.

— Ну, что поделаешь… Найдем тебе другого ребенка, — сказала ее мать.

— О чем ты?

Старуха ничего не ответила. Она хотела что-то сказать, да только не знала что.

— Так, может, зажжешь лампадку?

— Ежели хочешь, то сама подымись да зажги. Моя рука…

— Что?

— У меня рука занемела.

— Да что ты такое говоришь! Бог с тобой, мама! Да я ж еще не была в церкви, разве я могу зажечь лампадку?

Сказав «моя рука занемела», Франгоянну вдруг вспомнила сон Амерсы.

Она не смогла сдержаться, и из ее груди вырвался стон.

— Что с тобой, маменька? — Роженица вскочила со своей низенькой кровати. — Ребеночку плохо?

Послышались крики, рыдания и причитания. Подбежав к люльке, мать нашла свою дочь мертвой.

От шума в соседней комнате проснулся Констандис, который хорошо выспался.

— Что там у вас стряслось? — спросил он, потирая глаза.

Потянувшись, он зевнул и пришел в соседнюю комнату.

— Эй вы, что тут происходит? Вы сейчас всех на ноги поднимите! Не даете поспать своим ором!

Никто не обратил внимания на возмущенного Констандиса. Его жена, склонившись над люлькой, задыхалась от рыданий. Теща, сцепив руки, сидела с загадочным видом и смотрела вокруг блуждающим взглядом. После того стона, она более не издала ни звука.

— Что такое! Ребенок умер? Во дела… — произнес Констнандис, открыв рот.

И затем добавил:

— Вот почему я видел какие-то странные сны, черт побери!

Дельхаро подняла голову и сквозь рыдания произнесла:

— Маменька, можешь принести ее одежку, мы ее переоденем… Где Амерса?

Франгоянну не ответила.

— Где Амерса, мама? — повторила Дельхаро, прикоснувшись к локтю матери.

Франгоянну встрепенулась, словно ее уколола колючка или электрический скат.

— Амерса? У нас дома…

— Разве она не приходила? Мне показалось, что я сквозь сон слышала ее голос, — пролепетала роженица.

— Пусть сходит за ней, — старуха указала взглядом на зятя.

— Констандис, сходишь за Амерсой? — роженица обратилась к мужу.

— Иду, иду. Ох, ты только погляди! Вот горе, черт побери! Хорошо, что мы ее покрестили.

Констандис нагнулся, пытаясь в темном коридоре найти на ощупь свои старые ботинки. Он поднял шум, опрокинув на пол несколько пар деревянных башмаков.

— Где мои старые башмаки? — спросил он.

Констандис нашел изношенные женские туфли и в конце концов нацепил их: они покрывали пальцы и часть стопы, при этом пятки высовывались наружу. Потом он опять с шумом открыл дверь, не найдя в темноте ни задвижки, ни засова. Как только Констандис вышел за дверь, он тут же вернулся обратно.

— Слушай, Дельхаро, мне только Амерсу позвать или и Криньо тоже? А вы что скажете, мамаша?

Франгоянну нетерпеливо бросила:

— Иди уже, что ты тут болтаешься? Кто придет, тот придет!

Дельхаро тихо всхлипывала, склонившись над люлькой. Констандис, прежде чем уйти, вновь взглянул на свою жену и на люльку.

— Ох, вот же ж горе, черт побери! — пробормотал он. — И что за сны мне снились!

И в спешке покинул дом.

Глава 8

В одно прекрасное утро Вербной недели Франгоянну ушла из деревни и направилась к реке Маму. Старуха хотела побывать в маленькой оливковой роще: она когда-то получила ее как «подношение» от довольно состоятельной бездетной кумы, которой много помогала.