Лицом вниз. Антология греческой прозы XIX века - Александрос Пападиамандис

С тех событий, о которых мы вам поведали, прошло несколько недель. Смерть маленькой дочери Дельхаро Трахилены ни у кого не вызвала подозрений, и девочку похоронили в тот же день. Мать младенца, хоть и заметила небольшой синяк на шее ребенка, никогда бы не осмелилась и рта раскрыть, да никто бы и не поверил в виновность старухи Хадулы. Дитя, по всей видимости, скончалось от коклюша.

Случилось так, что единственный врач, много лет работавший в деревне, сердобольный Ваварос В., в это время отсутствовал. В Египте вновь разразилась холера, и Министерство внутренних дел послало его в карантин, расположенный на Делосе. Ему на замену определили другого доктора, пожилого господина М., который должен был временно исполнять обязанности санитарного врача, но он еще не прибыл. На острове также проживал один новоиспеченный доктор, только-только окончивший институт и проходящий практику. Его-то участковые и позвали засвидетельствовать смерть девочки. Он, мельком взглянув на ее лицо, посетовал, отчего же его не позвали раньше, и выдал свидетельство о смерти, написав: «от спастического кашля».

С того дня старуха Хадула терзалась беспокойством, ее мучили угрызения совести, и выглядела она как грешница, умерщвляющая плоть и предающаяся раскаянию. Ее чуть склоненная, неподвижная седая голова казалась посыпанной пеплом, и черный платок она носила будто вретище. С началом Великого поста она зачастила в церковь, молилась, стоя на коленях. Хадула хотела исповедоваться, но все никак не решалась. Она соблюдала пост, ела только сырую пищу без масла пять дней в неделю, а также голодала три дня первой недели и три дня посреди поста. Ей было стыдно перед своей дочерью Дельхаро, и она старалась не смотреть ей в глаза.

В тот день, на Вербной неделе, Франгоянну забралась рано утром на верхушку высокого каменистого холма, находившегося с западной стороны от деревни, откуда взор погрузившегося в раздумье наблюдателя падает на маленькое кладбище с белыми плитами, расположенное чуть ниже на приподнятой и обмываемой морем полоске земли, а затем, в поисках радости и жизни, устремляется к голубым волнам, широкому порту, на покрытые зеленью веселые островки, загораживающие порт с юго-востока. Там, на вершине холма, стояла в уединении церковь Святого Антония, которую было видно издалека, словно маяк, светящий днем. Франгоянну подошла к ней, перекрестилась и хотела было зайти внутрь, но в последний момент передумала и продолжила свой путь. «Я недостойна, — подумала она, — войти в церковь, где так часто проходит служба. Пойду-ка я лучше в монастырь Ай-Яннис Крифос[44].

Она дошла до оливковой рощи и осмотрела там каждое деревце, пытаясь понять, есть ли завязь. Стояла середина апреля, и Пасха была поздно в этом году. Хадула попросила Христа «дать немного маслица, чтобы бедность отступила». Действительно, последние два года оливковые деревья перестали плодоносить, к тому же появилась какая-то коварная болезнь, уничтожавшая плоды, от которой ветви делались черными.

Проведя немного времени в роще, старуха поднялась и пошла прочь, постоянно оглядываясь, словно желала проститься с оливковыми деревьями. Она дошла до поречья и стала, как обычно, подниматься вверх по течению. В левой руке у нее была корзинка, в правой — ножичек, и она нагибалась в знакомых ей местах и искала тордилиум, молочник, кервель и укроп, чтобы наполнить корзинку, испечь пирог в Лазареву субботу и накормить им своих дочерей, а также угостить соседок, от которых она зла не видывала.

Помимо этих дикорастущих трав, которые собирали и другие женщины, Хадула знала особые лечебные травы: дрякву, змеиный цветок и морской лук, растущие среди земляничников и папоротников, а также у корней диких деревьев, среди грибов, чертополоха и крапивы. Около небольших водопадов вдоль реки она собирала венерин волос, который, как говорят, помогает при послеродовой лихорадке.

Собрав достаточное количество трав, старуха завернула их в платок и положила в корзинку. Вечерело, и солнце приближалось к верхушке горы. На поречье упала глубокая тень, и шорох шагов отдавался внутри нее сильным гулом.

Старуха поднималась все выше, на самый высокий и обрывистый берег. Внизу река Ахил, тихо журча, рассекала глубокую долину. Иногда она казалась застывшей и застоявшейся, но на самом деле река постоянно двигалась под высокими густыми платанами. Она загадочно плескалась среди мхов, кустов и папоротников, лобзала стволы деревьев, ползла, извиваясь, вдоль долины; зеленоватая благодаря отражающимся в ней листьям, она целовала и в то же время покусывала скалы и корни, и ее вода, журчащая и прозрачная, была полна маленьких крабов, спешивших укрыться в песке, когда какой-нибудь пастушок приходил к реке поохотиться за ними, оставив несколько ярок пастись в прохладной зелени. Неумолкаемое щебетание дроздов гармонично отдавалось эхом в лесу, простиравшемся на весь западный склон и доползавшим до верхушки Анагирона, до Орлиного Гнезда, где, как поговаривали, обитал один орлан-белохвост, переживший три поколения людей. Однажды он сдох, не оставив потомства. В его гнезде обнаружили целый склад из огромных костей морских змей, тюленей, акул и других водных обитателей, которыми этой гигантской, могущественной темноокой птице, с ее загнутым клювом и роскошным опереньем пепельного цвета, время от времени удавалось разжиться.

Там на вершине склона, в седловине между двумя горами, меж росчистью Конома и Малым Анагироном, и находилась древняя пустынь Ай-Яннис Крифос. Она, находясь за седловиной, в самом деле была скрыта двумя горами и густой чащей. Если идти с северной стороны от реки Ахил, как сейчас шла Франгоянну, или же с южной, от мест, называемых росчистью Конома, эту пустынь невозможно заметить, даже если пройти совсем рядом со старой церквушкой: тут надо хорошо знать места, как их знала Франгоянну.

Церковный двор и несколько келий уже давно разрушились. Часовня пока стояла, но была заброшенной, и в ней более не проводились службы. Собор все еще был покрыт крышей, но она обвалилась с северной стороны над алтарем, и доски и обломки крыши накрыли жертвенник. Там также стоял деревянный иконостас: когда-то позолоченный и украшенный лепным рельефом, теперь он был поврежден до неузнаваемости, и на нем отсутствовали иконы. Немногочисленные фрески испортились из-за сырости, и лики святых были едва различимы.

Одна лишь фреска сохранилась справа от хора: она изображала Святого Иоанна Предтечу, указывающего на Христа: «Вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира». Лицо и десницу Крестителя, протянутую и указующую, можно было хорошо разглядеть. Лицо Спасителя едва выделялось на отсыревшей стене.

Раньше в Ай-Яннис Крифос приходили те, у кого была «тайная боль» или «тайный грех». Старуха Хадула знала этот обычай, и поэтому отправилась сегодня