Письмо из аппаратной - Андрей Андреевич Калашников

Оттуда, с площадки третьего этажа, Филиппу был виден горизонт, сотрясаемый оранжево-багровым свечением. Воздух казался вибрирующим. Над лесом вздымался столб яркого огня. Оконное стекло дрожало. И в самом центре этой пульсирующей вспышки небо рассекала… ракета – стремительно, величественно, ослепительно. Стекла дрожали, будто готовые разлететься от этого рева.

У Филиппа перехватило дыхание, сердце замерло. Еще вчера он готовился к этому великому событию вместе со всеми, а теперь в одиночестве наблюдает через окно. Но вместо разочарования он вдруг ощутил гордость и странное счастье: «Это и есть наша служба… Этот пуск…»

Сжав кулаки, он не отрывал взгляда от пылающего столба огня, уносящегося вдаль. На щеках горел пылающий румянец, отражавший зарево ночного неба. И внутри звучала только одна мысль: «Лиза… Только что я был с ней, а теперь ракета взлетает… Все в моей жизни словно сошлось в один миг. Какой же я…»

И тут Филипп понял: он уже не чувствует себя посторонним в этой истории. Теперь весь мир изменился – в нем жил кто-то, кто перевернул его будни, и в небе рождался новый этап космических событий.

Красноватая искра таяла, уходя все дальше. Филипп сделал медленный вдох, и сердце забилось увереннее, ровнее. «Значит, теперь точно все будет по-другому…»

Вернувшись в роту, Филипп застал ее в состоянии оживления. Ребята, утомленные долгой подготовкой и ожиданием, сейчас чувствовали облегчение и подъем духа от свершившегося. Долгожданный запуск отгремел, и бойцы, заполнившие казарму, не могли найти себе места от переполнявших их эмоций. Это было не просто выполненное задание, а событие, дававшее чувство сопричастности к чему-то значимому, большому. Разговоры, шутки и восторженные возгласы звучали громче обычного.

Пронин, еще взволнованный после разговора с Лизой, под впечатлением от зрелищности увиденного медленно шагал по расположению роты. В голове его все еще гремел, казалось, гул ракеты, сердце билось в учащенном ритме. Он понимал, что на его глазах свершилось событие, которое, возможно, окажет влияние на будущее страны на долгие годы. Но одновременно с этим его посещали и другие мысли – личные, глубокие, полные сомнений и вопросов.

Когда он вошел в казарму, все кругом беспрестанно обсуждали произошедшее. Филипп присел на табуретку, прислушиваясь к разговору и пытаясь вернуть себя к реальности. Он почувствовал, как постепенно эмоции отступают, уступая место размышлениям о том, что же на самом деле значит этот успех для страны и для каждого из них. «Как-то это все слишком высокопарно, – поймал себя на мысли Пронин, наблюдая за товарищами. – Так ли это серьезно на самом деле?»

– Что-что, а по освоению космоса мы Америку точно перегнали! – Чутов был в ударе.

«Ну началось…» – пронеслось в голове у Пронина.

– Да уж, перегнали… по количеству запусков точно перегнали, – вставил Северянко, задумчиво рассматривая ногти и раскачиваясь на табуретке.

– Да брось ты, Слава, одно дело ракеты запускать, а совсем другое – уровень жизни поднимать, – серьезно заметил Костя Локтев, пристраиваясь рядом облокотившись на колонну. – Вот что бы вы сделали, если бы от вас зависело, чтобы Россия перестала наконец догонять и начала устойчиво развиваться?

В кружке на минуту воцарилось молчание.

– Сложный вопрос, – проговорил Чутов. – Наверное, начать с людей надо. Образование там, медицина… Чтобы человек чувствовал, что он не просто винтик какой-то, а действительно нужен.

– Это понятно, – согласился Северянко. – Только кому это все надо наверху? Там ведь свои заботы – нефть, газ, бюджеты…

– А вот и проблема! – оживился Локтев. – Пока государство не повернется лицом к человеку, никакие ракеты не помогут. У нас как выходит: сегодня рванули вперед, завтра опять откатились. Как замкнутый круг.

Филипп слушал их вполуха, размышляя о чем-то своем. Но реплика Локтева задела его.

– Но что конкретно нужно сделать? Вот практически? – спросил он резко, прерывая задумчивость. – Конкретные шаги какие?

Локтев ни капли не смутился и ответил наставляющим тоном:

– Во-первых, сделать нормальной судебную систему. Чтоб закон был для всех одинаковый, понимаете? Во-вторых, перестать везде искать врагов и сосредоточиться на своей стране. И конечно, дать свободу людям – говорить, думать, развиваться. Тогда и уезжать никто не захочет.

– А я считаю, сначала надо коррупцию уничтожить, – громко вмешался Скворцов, подходя ближе. – Потому что сколько денег ни вложи, все разворуют.

– Вот именно! – подтвердил Локтев. – Это ведь как болезнь – пока не лечишь, ничего не изменится.

– Только где такое лекарство взять? – мрачно улыбнулся Северянко.

– Да все на самом деле просто, – взорвался Костя. – Хватит догонять Америку, удивлять мир, совершать невероятные подвиги. Нужно удивить самого себя. Сделать так, чтобы в твоем городе было удобно, безопасно и справедливо. Прекратить мыслить величием – начать мыслить качеством жизни.

Разговор затих. Слова Локтева резонировали в ушах. Все ощущали неловкость – вопросов было больше, чем ответов. Да и хотели ли солдаты слышать такую суровую истину?

Филипп задумался еще глубже. Вся их служба – как миниатюра всей страны. Столько суеты, столько усилий, а в итоге остается ощущение бессмысленности и тупика.

«Может быть, – думал он, – наше поколение и должно найти это лекарство… Но найдем ли?»

Прозвучала команда на построение. Ребята нехотя поднялись, отгоняя тяжелые мысли. Но нотки непонятной горечи остались висеть в воздухе.

День прошел как обычно, а ночью Пронину приснился странный сон. Во сне он присутствовал на старинном балу. На нем хорошо сидела офицерская форма времен царской России. Пронин заметил, что он не различает лиц присутствующих, хотя многие ему знакомы. Особенного интереса он не проявлял ни к кавалерам, ни к окружающим дамам, а только все искал кого-то в толпе.

Он вышел на воздух через высокие балконные двери. Темнота сгущалась вокруг подступающего к поместью леса. Вдруг листва неподалеку зашелестела, и что-то живое, вспорхнув, пронеслось над Прониным и улетело в темноту.

Широкий балкон простирался вдоль танцевального зала. Пронин сделал несколько шагов и остановился напротив одного из окон. Отсюда он наблюдал за танцующими парами внутри. Неожиданно он увидел за ними девушку, сердце его забилось сильнее. Он звал ее, сначала шепотом, потом громче и громче. Но девушка едва качала головой.

В отчаянии Пронин протянул руку и уткнулся в незримое стекло. Девушка замотала головой сильнее, но в этот момент стекло треснуло и со звоном рассыпалось на осколки. Музыка резко смолкла, все застыло, и лица гостей – частью удивленные, частью осуждающие – обернулись в сторону Пронина. В замешательстве он опустил глаза и увидел свою окровавленную ладонь. Он совсем не чувствовал боли, но алая кровь все лилась и лилась откуда-то,