Хрупкий возраст - Донателла Ди Пьетрантонио

В первые месяцы пребывания в Милане Аманда ездила на поезде навестить отца, но ничего не рассказала мне ни о нем, ни о его жизни в городе. Она говорила только о ресторанах, где они ели аньолотти[12] и вителло тоннато[13]. С тех пор они не встречались.

Вчера вечером я, как и она, заказала себе пиццу через «Глово» и съела ее за столом дочери в ее комнате. Она уже была порезана на куски, я доставала из коробки один за другим и медленно жевала.

Я не злюсь на Аманду, я переживаю за нее. И Дарио тоже, это видно. Он вздыхает, пока пьет кофе, потом оплачивает счет, и за мой завтрак тоже. Мы пешком идем к дому: он оставил машину рядом. Поднимаясь на четвертый этаж, мы молча обмениваемся взглядами и тут же опускаем их. Я собрала все вещи, которые нам предстоит вынести. Кое-что выбросила. Например, презервативы, которые я нашла в нижнем ящике тумбочки. Я открыла упаковку: из восемнадцати штук не хватало пяти. Кто-то был с ней здесь, в постели, на односпальной кровати. Тайная жизнь детей. Мы знаем, что она есть, но не готовы ее касаться. В наших головах – там, взаперти – они навсегда остаются бесполыми ангелами. Пол неизвестен, будто они еще не родились и никогда не родятся.

Вчера вечером Виола дала мне коробку для книг. Дарио достает один учебник, вертит в руках, смотрит на глянцевую обложку.

– Книги новые. Аманда вообще сдавала экзамены?

Поначалу я думаю ответить «да». Она рассказывала, что сдавала. «А ты проверяла?» – настаивает он. Как я могу что-то проверять? Она совершеннолетняя. К тому же она решила, что уходит из университета.

– Это еще не точно. Мы можем найти ей жилье в более безопасном районе.

Узнаю его упрямство, но с Амандой это не сработает. Он настроился на то, что дочь получит диплом, и не хочет сдаваться. Он не знает, насколько своевольной она стала.

Мы еле втискиваемся в лифт со всеми сумками и коробкой книг. Безнадежная тоска накрывает нас обоих. Третий этаж, второй, первый, нулевой. Дарио копошится в багажнике, укладывает вещи так, чтобы ничего не падало во время поездки. Мы возвращаемся в комнату проверить, не забыли ли чего. Комната пуста, ни единого следа жизни Аманды. К приходу сотрудницы агентства ключи уже ждут ее на столе, она осматривается по сторонам: в комнате чисто, все в порядке. Она проверяет, не сломаны ли дверцы шкафа, не заедает ли жалюзи. Мы проводим в комнате еще несколько минут, потом я стучу в дверь Виолы. «Передавайте привет Аманде, – говорит она. – Я ей писала несколько раз, но она не ответила».

Я желаю ей удачи, показываю, что держу за нее пальцы. Она надеется получить диплом в октябре. В мире еще никогда не было столько учащихся людей.

Мы уезжаем, после въезда на автостраду Дарио снова заговаривает:

– Я тоже в ближайшее время заеду за последними вещами. Как-нибудь в субботу. Освобожу тебе шкаф.

– Значит, все решено окончательно?

Он пожимает плечами. Говорит, что все уже случилось, ничего нового не происходит. Так и есть, но мы еще никогда не называли вслух то, что уже случилось. Я чувствую себя слабой.

– Твои свитеры мне не мешают.

Он знает, но они пригодятся ему в Турине. Я не нахожу, что сказать умного, чтобы удержать его от окончательного разрыва. Да и поздно уже, он начинает меня упрекать. Точнее, это даже не упрек: для упрека его голос слишком безразличен.

– Ты даже ни разу не приехала посмотреть, как я живу.

– Я работаю, – напомнила я ему.

– Работаешь на себя, – замечает он. – И можешь себе позволить продлить выходные на денек. Ты обещала приехать. Но даже этого сделать не попыталась.

Поначалу он каждую неделю ждал, что я приеду. Вдруг мне понравится город, и я соглашусь переехать вместе с Амандой. Потом постепенно привык быть один.

Он больше не скучает по мне. Я смотрю на него опустошенно, даже не пытаюсь защищать себя.

– Ты больше привязана к отцу, чем ко мне. Никуда ты от него не уедешь.

Я напоминаю, что я единственная его дочь, а отец стар и болен. Помогать ему – мой моральный долг.

– Вот именно. Вот ты и выбрала.

– Ты тоже выбрал свою карьеру.

Дарио говорит, что давно уже должен был выбрать карьеру. Он столько лет топтался на месте ради того, чтобы быть с нами. Мной и Амандой.

Наши глаза встречаются в пустом пространстве между сиденьями, пока шины преодолевают стыки виадука. Та-там, та-там. Мне не хватает сил ответить. Он даже не то чтобы неправ, по крайней мере, не во всем. Мы потеряли друг друга именно так – бесстрастно, бескровно.

Я не знаю, сколько километров мы молчим. Потом он снова заговаривает: тон становится другим – твердым, но в то же время почти легким.

– Кстати, ты не попросишь отца встретить тебя на выезде из Анконы?

– Он давно не выезжает на автостраду. Сказал бы раньше, я бы поехала поездом.

– А как же вещи?

– Едут с тобой в Турин. Аманде они не нужны.

4

Мы с Амандой столкнулись с ними у ворот, именно сегодня, когда я уговорила ее вместе сходить в супермаркет. «Поможешь мне с тяжелыми пакетами», – сказала я. «Какими еще тяжелыми пакетами? Нас же всего двое!»

Не знаю, сколько дней она не выходила, я даже считать перестала. От солнечного света ей больно: прикрывает глаза рукой. Зато прямо на солнцепеке меня поджидали эти двое. Освальдо представляет нам своего друга, мужчина крепко жмет мне руку: «Очень приятно, Джери́».

Теперь они сидят на моем диване. Они побывали в горах сегодня утром: «Какой там покой, какая красота», – говорит Джери. В молодости он специально ездил из Пескары ради арростичини Шерифы («Какая была женщина»). С тех пор они с Освальдо друзья. Очень непохожие друзья, надо сказать, разница в возрасте у них не меньше десяти лет, а часы на запястье Джери стоят две «Пчелы» Освальдо минимум. Джери вспоминает, как ночевал в кемпинге как-то раз. Жаль, что теперь он опустел.

– Мы разговаривали с твоим отцом, он сказал тебе, что Джери интересуется землей? – спрашивает Освальдо.

– Нет, не говорил, – отвечаю я. – Отец упомянул про землю, но имен не называл.

Так вот к чему клонил отец, когда явился ко мне в кабинет пару дней назад.

– Но я знала, что ты приедешь.

Освальдо и собирался приехать, но ждал прогулки в Волчий Клык с Джери, чтобы нас познакомить. Итак, этот мужчина в дорогущих часах интересуется моей землей.

– Моя компания сейчас как раз подыскивает место вроде этого.

– Для чего? – удивленно спрашиваю я.

Они и сами не знают точно. Может, построят курорт или расширят тот же кемпинг, добавят построек, площадок, адаптируют всё под запросы нынешних клиентов. Он рассказывает и рисует руками в воздухе новые постройки и площадки, раздвигает одним движением пальцев маленький бассейн.

– Там нельзя строить.

Я чуть не подпрыгиваю от строгого голоса Аманды за спиной, мы все трое поворачиваемся к ней.

– Может, вы не знаете, но это зона охраняемого ландшафта, – говорит она и добавляет, обращаясь лично к Освальдо: – Забросили кемпинг на столько лет, а теперь думаете исправить все разом, залив цементом?

Я не видела ее, думала, она у себя. Она стоит, прислонившись спиной к стене, в стороне от нас, но ее голос так и разрезает комнату.

– Такие, как вы, вечно так делают.

Они игнорируют ее, просто ждут, когда Аманда замолчит. Но Освальдо неловко, он сидит, уставившись на свои ботинки.

– Это место дедушка отдал тебе, мама. Ты должна защитить его.

Меня бросает в жар. Она так давно не называла меня мамой.

Эхо ее слов повисает в воздухе, оседает на пол, на ковер, на наши – взрослых – плечи. Ничего тут не скажешь.

– Разрешение на строительство есть. Срок скоро истекает, но пока… – говорит Освальдо.

Я по-прежнему молчу, а эти двое ждут от меня ответа или хоть намека, согласна я или нет. Планы Джери кажутся мне неосуществимыми, и я не понимаю Освальдо, настолько увлеченного ролью посредника.