Хрупкий возраст - Донателла Ди Пьетрантонио

на Рождество, если захотим. Маэстро уверяет его, что мы с радостью приедем снова. В конце лета, в жару праздники кажутся такими далекими. Кто знает, может, в моей жизни что-то изменится к тому времени, может, хоть немного поменяется Аманда. Вдруг ее станет легче вытаскивать из комнаты, чтобы вместе посидеть за обеденным столом.

Мы выходим на улицу. Полуденный свет ослепляет нас и еще больше подчеркивает величие бело-красного фасада. Мило подходит ко мне, говорит, что ему сегодня очень понравилось, как я пела.

– Ты выглядела такой вдохновенной, будто молилась.

В автобусе я включаю телефон. Сообщение от пациента: просит перенести завтрашний прием. Я злюсь, он постоянно их переносит. Не буду перезванивать, пусть сам звонит и назначает новую дату. Открываю почту: пришло письмо от компании Спеццаферро. Невероятная пунктуальность, хотя сегодня воскресенье. Вот он какой, Джери. В теме письма с его лучшим предложением по покупке земли указано «Волчий Клык». Он знает о нем больше меня, таких подробностей нет даже в нотариальных документах: площадь в гектарах, кадастровые данные, имена и фамилии владельцев соседних участков. Указано даже расстояние от местной дороги – двести метров. Джери основательно изучил то, что хочет сделать своим.

6

Он попросил меня помочь Освальдо, а затем добавил: «если чувства позволяют». Отец имел в виду, если я люблю его. Он не знает слов любви, его язык лишен их. Иногда я думаю об отце в молодости, он ведь даже не мог признаться в чувствах девушке, для которой был первым и единственным. Может, она надеялась, что половина признания будет на диалекте. Но они зачали меня молча: он по незнанию, она из скромности.

У мужчин нет нужды в разговорах, они с Освальдо были друзьями по охоте, совместному сбору сена и некоторым пьяным выходкам, о которых вспоминают до сих пор. Они помогали друг другу и не считали, кто делает больше, кто меньше. Один держал голову ягненка, другой отрубал ее глухим ударом. А потом они вместе ели, не вспоминая, чей был живой ягненок.

Я не знаю точно, как Освальдо влез в долги и как они так выросли. Мой отец винил во всем бассейн: он обошелся дороже всего кемпинга. Маленький экскаватор, который мог добраться наверх, сдавался в аренду подневно и дорого. Пришлось нанять двух работников: один управлял экскаватором, второй вывозил грязь и камни на горном трехколесном грузовике. Второй раз копать пришлось, чтобы проложить дотуда трубы. Казалось, история с трубопроводом никогда не кончится.

Дома отец говорил, что Освальдо рискует, но останавливаться уже поздно. Что будет, то будет. «Конечно, разве можно было прожить без ямы на лугу?» – злорадствовали пастухи. «Оставьте его в покое, пускай копает. Один сезон – и будем здесь зверей поить». Они подолгу стояли и смотрели, как ковш вгрызается в землю.

Наверное, именно тогда Освальдо впервые брал в долг где только мог, миллион у дяди, два у друга. Мой отец, кажется, дал пять, он ему больше доверял. Мама была против, ворчала, но решать не ей. Она ни разу не пришла посмотреть, как копают бассейн, и даже когда все было готово, тоже, кажется, не пошла.

В хорошие времена площадок не хватало, палатки стояли чуть ли не друг на друге, и несравненные арростичини Шерифы так и манили отдыхающих к домику напротив. Бассейн высоко в горах тоже привлекал людей, меня в том числе. Мне казалось так весело затеряться среди гостей. Я плавала с ними в бассейне, иногда выдавала себя за туриста. Дораличе с бортика искала мою голову среди голов отдыхающих. До сих пор вижу, как она жмурится, ослепленная солнечными бликами на воде. Освальдо был доволен, сумасшедшая идея его жены стала реальностью и процветала. Небольшие долги копились, но он чувствовал в себе силы выплатить их все до единого.

Бассейн проработал всего два лета. Еще совсем новый в том роковом августе, перевернувшем нашу жизнь. Год спустя кемпинг снова открылся, но погода воспротивилась. Июнь был дождливый, а дождливый июнь в горах все равно что ноябрь, только зеленый. В июле небывалый ветер унес две палатки, одиноко стоявшие в Волчьем Клыке. Мой отец бежал за ними, пытался догнать на лету, пока они не зацепились за взбесившиеся кроны буков. Он помогал Освальдо всегда, когда только мог. Последние четверо отдыхающих так перепугались, что уехали на закате, собрав жалкие остатки вещей, которые принесло порывами ветра. Без Шерифы это место стало совсем другим, но она была непреклонна: туда она больше не вернется. Освальдо попытался снова открыть «Домик» в одиночку, не считая парнишки, обслуживавшего столы. Но его арростичини или получались сырыми, или в следующий миг сгорали, идеальной прожарки, как у жены, никогда не получалось. Кто-то когда-то, конечно, заходил поужинать, но больше не возвращался.

Несколько лет назад я столкнулась с ними в банке. Точнее, не совсем столкнулась. «Там ваш отец», – сообщила мне кассирша, не слишком заботившаяся о конфиденциальности. Она указала на дверь, я знала, что там кредитный отдел. «Что он там делает? – спросила я. – Отцу хватает денег». Она пожала плечами: «Он там с каким-то синьором, они подписывают договор». Видимо, круг знакомых, к которым Освальдо мог обратиться, исчерпал себя.

Я дождалась на площади у банка, когда они выйдут. Они не видели меня, так и ушли вместе, разговаривая. Сомнений у меня не было: мой отец гарантировал заем Освальдо, под залог дома и земли – того, что ему дороже всего на свете. Ради друга он способен и на такое. Время от времени он давал им денег на оплату счетов, мама рассказывала мне, качая головой, каждый раз, когда снова ловила его на этом. «Как будто у нас есть лишние!» – возмущалась она. Но родителям даже удавалось что-то откладывать с пенсии: они мало тратили благодаря огороду, курам и кроликам. А долги Освальдо с годами выросли в разы, Шерифа, наверное, даже не обо всех знала. Кредиторы копили обиды, требовали деньги. Они переговаривались между собой: «А тебе он еще сколько должен?», и в этих разговорах Освальдо уже не был тем высоким статным человеком, как когда-то прежде.

Отец просит меня помочь Освальдо. Ему жаль его, он за него переживает. Я уверена, что Дораличе не подозревает о проблемах родителей; когда она приезжает, они делают вид, что все в порядке. У нее отец точно в долг не попросит, для него это слишком унизительно.

Я снова открываю письмо, быстро прокручиваю текст, дохожу до цифр. Я перечитываю несколько раз, считаю нули. Я не верю, что Джери Спеццаферро предлагает мне шестьдесят тысяч евро. Сумма более чем вдвое превышает ту, что я ожидала за землю с развалинами, как говорит о ней мой отец. Он тоже не поверит. Скажет: «Ты неправильно прочитала. Никто тебе ничего за просто так не даст».

7

Я не могла прогнать его. Он пришел без предварительной записи, в одной руке рентгеновский снимок и медицинское заключение, в другой – деревянная палка. В правом бедре боль, которую он больше не мог терпеть. Четыре шага по приемной мне навстречу он сделал хромая.

– Ты дочь ди Рокко, твой отец мне друг. Я тебя подожду, ты должна мне помочь, сделай что-нибудь.

Я не видела его много лет, но узнала его. Это самый старый из пастухов, мой отец его уважает.

– Хорошо, посмотрю ближе к полудню, потом все время занято, у меня пациенты по записи.

При таком раскладе он предпочел сесть, а не ходить взад-вперед. Я вернулась к синьоре, лежащей на кушетке, думая о том, кого перенести, чтобы не держать его там слишком долго. Пришлось ради него отменить сеанс парню, назначенному на двенадцать.

Так в полдень Акилле улегся на мою койку. Я читаю его диагноз: некроз головки бедренной кости, суставной выпот. Ортопед пока назначил магнитотерапию и ультразвуковую терапию.

– И почему именно со мной должно было такое приключиться? Я же постоянно хожу пасу овец.