Хрупкий возраст - Донателла Ди Пьетрантонио

class="p1">Я знала, что Шерифа никого не пускает в палату. Возможно, для меня она сделала бы исключение, но я не чувствовала себя готовой. Да, я трусиха, но мне тоже нужно прийти в себя. Я не стала добавлять еще одно письмо в ворох писем, которые Дораличе не читала. Я пообещала себе, что навещу ее дома, позднее. Мы снова увидимся там.

Отец встречался с Освальдо, спрашивал о ней. Ответ всегда был один: «Так себе».

Однажды вечером за тарелкой супа он сказал нам: «Я не верю, что Дораличе снова придет в себя».

Отец слышал, как она, еще лежа на той телеге, под вой сирены все-таки назвала имя: «Вазиле».

3

Мы с Дораличе могли бы сказать, что знаем его или по крайней мере видели его иногда тем летом. Не знаю точно, когда он приехал в Италию нелегалом. Чаранго взял его на работу года два или три назад.

На вопросы, кто этот иностранец, Чаранго обычно отвечал: «Нуждающийся парень». Когда все дела в загоне сделаны, Чаранго иногда брал его с собой в «Домик Шерифы» за пивом. Чаранго приезжал на Молнии, парень ехал следом на муле, обычно возившем бидоны с молоком.

Мы с Дораличе смотрели на него, и он выглядел нашим ровесником. Так и было. Он тоже молча смотрел на нас своими голубыми глазами, выглядывавшими из-под светлого вихра. Парень держал в руках ледяную бутылку и изредка обменивался несколькими словами на диалекте с Чаранго, тот его и научил. Оба одинаково грязные, и оба пахли животными. О них ходили дурные слухи, Дораличе услышала как-то раз на площади: «Этот парень тоже совокупляется с овцами».

Были и другие такие же, рассеянные по горам в услужении у пастухов. Спали в загонах для скота и все время проводили со стадом. По субботам они иногда мылись и брились, чтобы поехать в поселок. Мне случалось натыкаться на них в автобусе. Однажды я столкнулась и с Вазиле, к тому моменту я уже знала, как его зовут. Я возвращалась домой, а он – в Волчий Клык, ему предстояло выйти на последней остановке и еще долго идти пешком. Он сидел один, у прохода, через ряд впереди, смотрел в пакет и изучал свои покупки. Краем глаза я увидела бритвенные станки и пену для бритья. Он почувствовал мое любопытство, затолкал вещи поглубже в пакет и завязал его.

Когда Дораличе назвала его имя, Освальдо не мог поверить. Он обернулся, посмотрел на моего отца, подождал, пока во дворе Триньяни затихнет сирена скорой помощи.

– Вазиле? – переспросил он у дочери.

Освальдо знал его лучше, чем мы, пару раз предлагал ему выпить в «Домике». Дораличе в подтверждение сказанного опустила веки, врач уже стоял рядом. Освальдо в тот момент, должно быть, усомнился в ней. Может, она его с кем-то перепутала. Вазиле не злодей. К тому же эти приезжие все похожи: молчаливые, с холодными глазами.

Единственный, кого можно было расспросить о Вазиле, был Чаранго. Он сидел на земле, прислонившись спиной к стене конюшни. Освальдо подошел к нему, высокая тень легла на Чаранго.

– Как зовут вашего рабочего? – спросил Освальдо.

Губы шевельнулись в космах бороды, словно Чаранго вот-вот заговорит, но вместо этого повисло напряженное молчание.

– Ты же знаешь, что его зовут Вазиле, – наконец проговорил Чаранго.

Мой отец тоже подошел. Освальдо спешил, он смотрел на людей, окруживших его дочь. Ей уже измерили давление и готовились перенести в машину скорой помощи.

– Ты дал ему пистолет? – резко спросил Освальдо.

Неужели Чаранго нарочно бесил его нерасторопностью с ответами? Нет. Он и сам хотел бы знать, куда подевался этот окаянный: тот пропал еще позавчера и забрал Молнию. Пауза. Но Чаранго ничего ему не давал, кроме хлеба и сыра. Хотя какие тут могут быть вопросы. В горах все ходят вооруженные, защищаются от волков и одичавших собак. Разве сам Освальдо не вскидывает ружье на плечо всякий раз, как собирается в лес?

– Я сказал пистолет, а не ружье.

Ружье, пистолет, для Чаранго без разницы. Пистолет же лучше, когда надо напугать зверя? У многих пастухов есть пистолеты.

Дораличе уже лежала на носилках, врач разговаривал с ней – разумеется, чтобы ее успокоить. Водитель уже готов ехать, он махнул рукой Освальдо, чтобы тот садился в машину скорой. Тогда мой отец посмотрел на Чаранго и беззлобно сказал:

– Зря вы, и ты, и все остальные, набрали иностранцев и оставляете их наедине со своими животными.

Его не нашли, хотя обыскали все тропы, пастбища и загоны. На стене хижины висела на гвозде его куртка. Снаружи бродили беспокойные овцы: переполненное вымя болело. Их не доили больше двадцати четырех часов. Но Чаранго не мог думать об овцах, пока толпа карабинеров и полицейских роется в его вещах. В какой-то момент бригадир что-то нашел и показал маршалу: на его ладони лежали пули. Они начали допрашивать Чаранго. Тому оставалось только спрашивать, при чем тут он, если преступник его рабочий?

Разумеется, Чаранго не говорил всей правды и еще несколько дней все отрицал. Продолжал ту же песню, что горы кишат дикими зверями и все пастухи ходят с оружием. Уж они-то, карабинеры, должны это знать.

Что делала в тот день я? Оставалась в Волчьем Клыке, новости до нас долетали обрывочные, разрозненные, уже опровергнутые. И расходились волнами по толпе журналистов и любопытных. С раннего утра из поселка съезжались люди, кто-то даже не пошел на работу, чтобы не пропустить никаких известий.

Я была с Шерифой, когда раздался звонок.

Потом она еще долго не могла повесить трубку: руки дрожали. «Она жива», – сказала мне Шерифа. Опустилась на колени под образом Мадонны и тысячу раз благодарила Ее. Трубка телефона, висевшего на стене, болталась на проводе, покачивалась в такт голосу Освальдо, который все еще звал жену: «Нунциати, алло, алло». Я склонилась над ней и обняла, но мне не хватало сил удержать ее широкие плечи, вздрагивавшие от рыданий. Всего пара минут – и она взяла себя в руки: надо бежать к дочери.

Я повесила трубку на место. Чувство легкости было такое, что казалось, я вот-вот оторвусь от земли. Весь страх, скопившийся за ту бесконечную ночь, разом рассеялся. Дораличе спаслась, мое маленькое предательство не убило ее. Я никогда не смогла бы сознаться, что поехала на море без нее. В конце концов, мало ли что бывает между подругами. Я тоже уцелела. Ведь и я могла пойти с ними в горы. «Прогуляемся, пока погода не испортилась?» – предложила мне тогда она. Со мной могло произойти то же, что с Дораличе или с двумя другими девушками.

4

Его выдала Молния. Это была не простая лошадь. Один турист увидел ее днем у «Кампо Императоре». Лошадь проскакала не очень близко, но достаточно, чтобы заметить длинный шрам у нее на морде. Ему показалось, что всадник – светловолосый юноша, но точно он сказать не мог: солнце светило в лицо. К тому же лошадь мчалась безудержным галопом, мгновение – и вот ее уже нет на золотистом лугу.

Пока он снимал ботинки возле машины, по радио передали, что в связи с преступлением в Волчьем Клыке разыскивается парень на лошади, который может что-то знать. Турист сел за руль, вернулся на место, где видел лошадь, и поехал в ту сторону, куда она поскакала. Дорога привела к старой гостинице возле канатной дороги. Гостиница была закрыта, на вывеске значились даты начала и конца так и не выполненных ремонтных работ. На первом этаже, видимо, когда-то был бар, за грязным стеклом виднелся холодильник для напитков со старой рекламой кока-колы. Турист, военный в отставке, обошел здание кругом.

С задней стороны здания тоже никаких признаков жизни: только ветер свистел так, как бывает высоко в горах. И тут вдруг он услышал какой-то посторонний шум – не от его шагов. Лошадь стояла, привязанная к строительным лесам, и отгоняла хвостом мух. Она подставила ему морду, чтобы погладил. Никаких следов того, кто привязал ее здесь, видно не было.

Мужчина вернулся к машине. Когда он проходил мимо бара, ему показалось, что внутри мелькнул силуэт, но все произошло слишком быстро.