Хрупкий возраст - Донателла Ди Пьетрантонио

все проверили: дверь дома заперта, ключ в замочной скважине, голосов внутри не слышно. Освальдо с отцом обошли конюшню в поисках хозяев. Чаранго все время шел позади, а потом и вовсе остановился, глядя на трактор. «Вот там», – сказал мой отец, указывая в ту сторону, где гумно переходит в поле, а за ним начинается лес. Лес, откуда она пришла.

Ее положили на телегу, накрыли одеялом. Женщина вытирала ей лицо и руки влажной тканью. Когда ткань становилась красной, она опускала ее в таз с водой, затем отжимала.

Женщина начала распутывать ее волосы: колючая ветка застряла в них и даже слегка касалась лба. В какой-то момент Дораличе, видимо, увидела красную от крови ткань и спросила: «Я умираю?»

Больше она ничего не говорила, даже отцу, который склонился над ней и плакал.

– Нет, доченька, от этого ты не умрешь, – ответила женщина, убирая колючую ветку.

– Я пойду на дорогу встречать скорую помощь, иначе они нас не найдут, – шепнул ей муж.

Но карабинеры уже позаботились об этом. Они связались по рации с Капассо. «Она на ферме Триньяни, маршал. Раны не выглядят серьезными, но она в шоке. Допросить сейчас не получится. Пусть едут из Терамо, мы ждем».

Дораличе лежала неподвижно, но иногда вздрагивала, а вместе с ней вздрагивали и одеяло, и вся телега – несколько центнеров железа.

– Что у тебя болит, Дорали? – спрашивал Освальдо, сжимая ее руку.

Молчание и эти широко распахнутые глаза. Освальдо поводил перед ними пальцем туда-сюда, но она не следила за ним взглядом. Правда, выпила несколько глотков воды с сахаром: хозяйка прикладывала кружку прямо к ее губам.

Мой отец был рядом с другом, но не знал, как помочь ему: облегчение от того, что они нашли ее, боролось в нем со страхом видеть дочь такой.

Крестьянка всю жизнь не могла забыть девушку, появившуюся на их гумне в конце лета. Женщина только проснулась, сидела, натягивала чулки, и тут с улицы раздался крик: «На помощь! Помогите!»

2

Несколько недель мы покупали газеты. Еще до рассвета к газетному киоску подъезжал фургон и выгружал бесчисленные стопки газет, крест-накрест перевязанные шпагатом. Все жители поселка разом начали читать ежедневные и еженедельные газеты, следить за новостями по телевизору. Кто-то хранил страницы с упоминанием наших мест. Мы еще никогда не попадали на первые полосы газет, и уж тем более в криминальную хронику. О месте под названием Волчий Клык узнали все итальянцы, Круглый камень стал постоянным фоном для выступлений представителей официальных служб о массовом убийстве, так они называли то, что случилось. Некоторые журналисты предпочитали сниматься на фоне запертых и опечатанных ворот кемпинга. Они стремились показать место, где Вирджиния и Таня Виньяти провели в синей палатке свои последние ночи. Но о сестрах говорили минуту, затем все внимание переключалось на нее – на выжившую. Corriere Adriatico называла ее «олененком», которому удалось сбежать от монстра через лес. Журналисты преследовали ее, чтобы взять интервью, сначала в больнице, потом дома, но Шерифа никого не подпускала к дочери. Она готова была разорвать на куски каждого, кто попробует приблизиться к ней.

Все задавались вопросом, как ей удалось спастись. Я тоже задавала себе этот вопрос. Я была уверена, что, окажись на ее месте, я бы умерла. Страх победил бы меня в темноте. Мой рассудок уступил бы зову и рассудку того, кто гнался за мной.

Ребята из Итальянского альпийского клуба воссоздали путь Дораличе той ночью: где именно она прильнула к скалистому склону, чтобы спуститься, где вступила на осыпь и поток камней унес ее вниз. Дарио утверждал, что она точно прошла под Чешуей и, может, сама о том не подозревая, мимо логова кабанов. Луна немного освещала ей путь, но светила и тому, кто ее преследовал.

Журналист второго канала снял эксклюзивный репортаж с фермы Триньяни. Хозяин показал старую телегу, на которую опиралась Дораличе, чтобы набраться сил и крикнуть. На ее крик «Помогите!» он обернулся и увидел, как она упала сначала на колени, а потом навзничь. Он разыгрывал ее падение перед камерой. Его жена описывала раны девушки: водила по своим рукам, тыкала пальцем в бедро, куда попала пуля, чтобы пройти насквозь через тело Дораличе, не убив ее.

– Я боялась, как бы она тут не умерла, но старалась всех подбодрить, – сказала она, похлопывая рукой по железной грузовой телеге, на которую они ее положили.

Мой отец стоял рядом с той телегой до самого прибытия скорой. То, что теперь он видел ее на экране, произвело на него впечатление. Он слышал, как Освальдо спрашивал у дочери: «Кто это сделал?» Она молчала и смотрела в одну точку.

Крестьянка сказала, что Дораличе спаслась по милости святой Коломбы. Как только она вышла из леса, увидела церковь. Церковь, конечно, была закрыта, но внутри хранится могущественная реликвия. Она защитила ее от убийцы и остановила кровь. Почему святая не спасла двух других девушек, женщина не объяснила.

В кемпинге еще пару недель одиноко стояла их палатка. Единственной семье, находившейся там в день трагедии, разрешили уехать сразу после обнаружения тел.

Мой отец вызвался открыть ворота родителям Тани и Вирджинии, когда печати сняли. Освальдо было лучше не попадаться им на глаза. В морге он попытался подойти к ним. Мать вяло приняла его соболезнования, даже не поняв, кто перед ней. Муж поддерживал ее под руку.

– Это вы не смогли защитить наших дочерей, – сказал он Освальдо, игнорируя его протянутую руку.

От ветра палатка накренилась вперед, моему отцу пришлось тянуть передний угол вверх, чтобы другой отец смог расстегнуть молнию. Внутри все было так, как я обнаружила в ту ночь: вещи почти собраны к отъезду. Только теперь повсюду муравьи: пришли на недоеденную половину пакета крекеров. Мать только взглянула, отошла и села на траву. Отец отряхнул спальные мешки от муравьев, свернул их. Пролистал несколько страниц Таниного учебника, сунул его в сумку. Вместе с моим отцом они отнесли в «Рено-4» рюкзаки и все остальные вещи. В последнюю очередь сложили палатку. Мужчина на мгновение потерял сознание, когда открыл «Рено-4» – машину своей молодости, машину, которую он отдал дочерям. Это они повесили желтую куколку на зеркало заднего вида.

Он вернулся за женой, сидевшей на лужайке и слушавшей птиц. «Я все сделал, пошли», – сказал он ей. Другая машина отвезла их обратно в поселок, в гостиницу. Несколько дней спустя «Рено-4» исчез из Волчьего Клыка: кто-то перегнал его к их дому в Бомпорто.

Они пробыли здесь еще какое-то время, затем вернулись к началу судебного процесса.

Слух из больницы Терамо переходил из уст в уста и дошел до нас. А началось все с медсестры, она утверждала, что во время ее дежурства синьора Виньяти приходила навестить Дораличе. Шерифа якобы пустила ее и ждала снаружи. Женщина пробыла недолго и вышла с уже подсохшими слезами на глазах. Разумеется, она спрашивала о последних часах жизни своих дочерей, но только они с Дораличе знали, о чем говорили. Так утверждала медсестра, но кто ей поверил? Люди говорили, что она любит соврать, чтобы привлечь к себе внимание. Та несчастная женщина едва держалась на ногах, разве она пошла бы разговаривать с выжившей после того, как потеряла двух дочерей?

Дораличе провела в больнице дней десять, не столько по медицинской необходимости, сколько для того, чтобы уберечься от шумихи. Раны на коже зажили быстро, той, что на бедре, предстояло еще несколько перевязок. В больницу Дораличе приходили письма и всевозможные небольшие подарки: шоколадные конфеты, мягкие игрушки, булавки-талисманы на удачу. Шерифа выбрасывала лишние цветы, раздавала сладости медсестрам, остальное складывала в пакет, чтобы отнести домой в следующий раз, когда пойдет переодеться. Дораличе их даже не видела. Она не открыла ни одного письма. Между тем один сицилиец писал ей каждый день, называл ее «моя героиня», собирался жениться на ней, как только она поправится. Откуда кому-то было знать содержание писем, запечатанных в конвертах пастельных тонов, – одна из самых простых загадок того периода.