Бежала по полю девчонка - Людмила Андреевна Кузьмина

– Девы, а кто это мне сегодня конфеты принёс? Юрка (или Фимка, или ещё кто) приходил?

Когда все четыре мои подружки находили у себя конфеты, то переворачивали и мою подушку – и там видели конфеты. А я делала вид, что тоже не знаю, кто мог положить эти конфеты.

Бывало, сысертские подружки привозили картошку из дома, или по весне какая-нибудь тётка заходила с улицы с ведром квашеной капусты, шла по коридору общежития и кричала:

– А вот кому капустки? Продаю недорого!

Мы вылетали из комнат и покупали. Это был праздник. Наворачивали эту капусту за обе щеки. А иногда шли с чайником в пивной ларёк недалеко от общежития – мы называли ларёк «Голубой Дунай», потому что он выкрашен был голубой краской. Вкус пива мне не нравился, но с хлебом и пиво шло как еда. Правда, это пиво в чайнике привлекало и наших ребят-однокурсников с этажа, но мы их не выдворяли, а, наоборот, привечали как могли. Ведь вместе было весело, мы хохмили. Алёна, встав на табуретку, могла изобразить «восточный танец» или напевала по-азербайджански «Джюм-джюм-джюмджялярим» – популярную детскую песенку про цыплят.

Чаще всего заходил Ефим Ковалёв. Он «положил глаз» на Алёну, и скоро мы и его приняли в коммуну. Помню, я сварила кисель и поставила на стол в кастрюле без крышки, чтобы быстрее остыл. Только собрались за столом ужинать, а откуда-то с потолка в кисель упал здоровый, вытянутой формы клоп! Фу! Фимка, бывший студент биофака, не преминул сказать:

– У нас и клопы какие-то гибриды с тараканами. Не круглые, а вытянутые, только без усов.

Выкинул клопа из кастрюли, разлили кисель по стаканам – только и всего.

Бывало, на танцы приезжали однокурсницы из своих городских квартир. Натанцевавшись, заходили к нам отдохнуть и, если видели на столе колбасу или сыр, могли отрезать себе кусок. Мы никогда по этому поводу «не скрипели», что вот-де, утром нам нечего будет есть. Спустя годы Люся Ишимникова мне как-то сказала:

– Как мы не догадывались привезти вам, девы, из дома какие-нибудь мамины пирожки? Стыдно мне теперь!

Да уж! Получив стипендии, городские однокурсники шли в дорогую пельменную или в кафе в центре города и «прогуливали» немалые деньги. А мы могли себе позволить в день стипендии пообедать за один рубль в «дорогой» столовой Горсовета недалеко от химфака. Но чаще обедали где-то подешевле, в столовых «Крестьянки» или общежития.

И мы вынуждены были исключить из коммуны Фимку. Он один съедал полбулки хлеба за один присест, а нам этой полбулки хватало на пятерых. Нашей коммунской еды Ефиму катастрофически не хватало. Алёна из солидарности тоже вышла из коммуны, и они питались с Ефимом вдвоём. Вспоминая студенческое время, Алёна рассказывала:

– Сидим с Фимкой на лекции, а он то и дело мне в ухо шепчет:

– Жра-ать хочу! Жра-ать хочу!

Несмотря на наши нехватки еды, жили мы весело. Накушавшись вечером, пели, смеялись. Почти никогда не ссорились. Напряг возникал иногда между Ниной и Алёной. Нина у нас была с пороком сердца, ей не хватало воздуха, и она открывала на ночь форточку или окно. Теплолюбивая по-южному Алёна мёрзла и протестовала. Мы ей предложили взять у комендантши второе одеяло.

Менялись мы кофточками и другой одеждой. Алёна давала мне поносить свой симпатичный тёмно-синий свитерок, а я отдавала забежавшей Люсе Ватутиной свою кофту или капроновые чулки, и так долго она носила мою кофту, что когда возвращала её, подружки говорили: «А чего это ты опять ходишь в кофте Ватутиной?» Если кто-то из девчонок обзавёлся новым платьем или шапочкой, примеряли все по очереди и обсуждали фасоны. Как-то я пожаловалась девчонкам, что у меня нет купальника, а был июль, хотелось позагорать. Алёна сказала:

– Купи материи, я тебе сошью.

Я купила синий ситец в белый горошек, и Алёна на руках сшила мне трусики и лифчик. Осталась ещё материя на косынку. Настоящий пляжный комплект получился, и я в нём несколько лет купалась и загорала.

И конечно, когда мы спешили на танцы, и надо было подкраситься, в общее пользование шли тушь-плевалка, крем и помада, лак для ногтей.

Таков был наш студенческий быт.

Наверное, поэтому нас не особо интересовали окрестности улицы. Меня, правда, удивляло, что мы ходили мыться «в милицейские бани», недалеко, на углу улиц Чапаева и Большакова. Почему милицейские? Ведь туда, говорят, «Бажов в баню ходил». Оказывается, с 1932 года в этом квартале располагался «Милицейский городок» с соответствующими службами. А ещё совсем недалеко от общежития находились библиотека имени Герцена и редакция журнала «Уральский следопыт», но нам туда не надо было.

Улица Чапаева в моё время была довольно тихой и малоинтересной…

Глава поэтическая: Алёша Еранцев

Читаю сейчас мои дневники и улыбаюсь: какая я была ещё девчонка! Бегала танцевать, инстинктивно меня тянуло к парням, но чувственности боялась.

Между тем я благодарна этому Алексею. Он был на три года старше меня, учился на журфаке, житейски был много опытнее меня. И он был наделён поэтическим даром, писал замечательные стихи.

Видимо, познакомились мы с ним на вечере в учебном корпусе филфаковцев, где я жила. Поначалу мы встречались где-нибудь на площадке между этажами, он читал мне стихи Есенина – свои почему-то не читал. Учился Алексей на вечернем факультете и был внештатным корреспондентом газеты «Уральский рабочий». Я покупала газету, находила его статьи, читала. Мне тогда казалось, что если он поэт, то и его заметки и статьи в газете должны быть написаны особенным поэтическим (образным) языком, об этом я и сказала ему:

– Почему все статьи в газете – твои и чужие – написаны как будто одним человеком? Скучно и в одном стиле написаны.

– Если я напишу статью, как ты говоришь в «поэтическом стиле», редактор вычеркнет половину или вообще не пропустит в печать. Он так и делает. В газете мы даём информацию.

– Э! А я-то собиралась поступать на журфак, мне казалось, что у журналистов очень интересная творческая работа. А у вас такая же скучища, как и везде. Надо подлаживаться и не написать, с точки зрения главного редактора, чего-то лишнего.

– Эх, Люся! Если бы, как ты говоришь, надо подлаживаться только под главного редактора (тут он улыбнулся, с иронией посмотрел на меня). Правильно сделала, что пошла учиться на химфак. Если бы поступила на журфак, то потом, несмотря на твою тягу к литературе и поэзии, ты стала бы работать,