Бежала по полю девчонка - Людмила Андреевна Кузьмина

то-то. Как всё это неприятно! Так ведь можно надоесть мужу. Неужели нельзя просто поговорить без слёз и нервотрёпки? Я бы, наверное, возненавидела такую жизнь, если бы меня пилили даже через день. Глядя на всё это, у меня появляется новый вариант будущей жизни: «Иметь детей, но не иметь мужа» – по примеру Аннеты из «Очарованной души». Сохранить самостоятельность, как это сделала она. В десять раз лучше быть одинокой, отдавая тепло своей души одному ребёнку или двум. Ах, всё это так сложно, что можно запутаться. Как горько. С близких мне людей – отца и мамы – я не могу брать пример. Иногда очень жаль мне их, и вместе с тем возникает чувство недоумения, горького недоумения. И вот мне кажется, что к подобному может привести это невинное ворчанье Ани. Большие ссоры складываются из малых».

Эх, семейная проза жизни! Совсем недавно брат трогательно ухаживал за Аней, а она ласкалась к нему. Смех у неё был звонкий, заливистый. А теперь весь день ворчит и пилит брата. Мне его жалко. Брат не Женька, он был очень добрый и смирный. Когда я возмутилась и сказала брату, почему он терпит, когда Аня орёт на него чуть не матерными словами, он ответил:

– Не обращай внимания, Люсен! Поорёт и перестанет. Характер у неё такой.

И ведь правда! Прооравшись, Аня начинала сюсюкать:

– Ах, ты лысенький и носатенький мой! Как бы я без тебя жила?

А брат порой проявлял по отношению к жене напускную строгость. Мы собрались с Аней в кино, я привычно «наводила марафет на лице». Привычно, потому что пела в хоре, и нас, девчонок, призывали подкрашиваться перед выходом на сцену. Глядя на меня, Аня тоже захотела накраситься, взяла у меня тушь и помаду, но бдительный Герка запротестовал:

– Люсен пусть красится, а ты не смей! И так хороша!

Аня засмеялась, сказала:

– Люсь, видишь какой он старорежимный? Скажи ему, чтобы не сердился. И завей мне волосы на твои бигуди, я тоже хочу быть кудрявенькой…

Да, уж! Нам в любом возрасте хотелось оставаться женщиной. Когда я приезжала в Миасс, мама порой брала у меня губную помаду, а папка ворчал на неё. И помню, к маме пришла её соседка-приятельница Нина Николаевна, и они засобирались куда-то. Мама решила обновить купленные белые босоножки. Бабка проворчала вслед и плюнула:

– Пошли-и-и, голые-то пятки выставили. Тьфу, прости Господи!

27 сентября я вернулась в Миасс. Друзей, подружек нет. Все где-то учатся. Скоро и я поеду в ставший мне родным Свердловск.

Пишу в дневнике:

«Прошло немногим больше двух лет после окончания школы, а как по-разному сложилась судьба моих одноклассников. Майя Панченко – будущий гидрогеолог, Алла Сущенко – врач, Рэя Рощина – в Экономо-статистическом в Москве, Борис Симагин – на геологическом факультете в Томском университете, Роберт Руппель, Игорь Зырянов, Толя Семенцов, Коля Елистратов – в политехническом в Челябинске, Лида Катаева – в фармацевтическом в Перми, я – будущий химик.

Не все сразу мы сели на институтскую скамью, однако все, кто хотел, рано или поздно стали студентами».

Следующая запись в моём дневнике:

6 октября 1959 года.

«А мы простились с хижиной и едем во дворец». Вернее, уже въехали.

Завтра начинаются занятия».

Ура-а-а! Какая новость в Свердловске ждала меня! На улице Чапаева, 16, сдан новый корпус общежития, и все обитатели комнаты-казармы переезжают в новое общежитие. И жить будем вчетвером. Ура-а-а! С кем буду жить я – вопрос не вставал. Ну, конечно, с Нелей и Ией, ну, конечно, с Ниночкой-Попковочкой. Ух, заживём теперь!

Почему-то мы должны были забрать постельные принадлежности из комнаты-казармы. Сказали, что пришлют грузовик для переезда, но нам так не терпелось побыстрее занять комнату на Чапаева, что решили идти пешком. И вот такая картина маслом на улице 8 Марта останавливала всех прохожих: по улице шла вереница ребят и девчонок с чемоданами, узлами с постельным бельём, а многие на головах тащили ещё и матрасы! Мой матрас нёс кто-то из ребят.

Небольшой экскурс в историю улицы, на которой мне предстояло жить до окончания университета.

Имя легендарного героя Гражданской войны В. И. Чапаева улица получила в советское время, хотя сам герой на лихом коне по этой улице никогда не скакал.

А верно то, что это один из старых районов Екатеринбурга, застройка улицы началась в конце XVIII века – на прилегающей к ней территории строились кожевенные, салотопенные, мыловаренные и свечные предприятия и отдельные дома. К началу XIX века по распоряжению городских властей все промышленные предприятия начинают переноситься за пределы Екатеринбурга, и на этом участке появляются усадьбы городской знати.

В 1833 году в Екатеринбургский уезд из Пермской епархии был назначен архиерей, для него здесь выстроен дом, посажен сад, возведена Крестовая церковь, ну и улица получила название в честь именитого духовного лица Архиерейская.

При Советской власти всех богатеев, священников вместе с церквями изгнали, в зданиях местной знати разместили различные детские учреждения, в связи с чем улица получила название Детский городок, а поскольку улица и городок не одно и то же и путало адресное почтовое ведомство, то окончательное название улицы закрепилось, как улица Чапаева.

В моё время из-за беспорядочной застройки улица казалось короче, чем была, так как многие старые постройки снесли, понастроили новых зданий безликой архитектуры, улицу расширили, и облик её совершенно переменился.

Но и тогда, и сейчас на улице Чапаева, 11, стоит деревенского вида домик, в котором с 1914 по 1950 год жил уральский писатель, автор чудесного сборника сказов «Малахитовая шкатулка» П. П. Бажов. Когда я переехала в новое общежитие по адресу Чапаева, 16, в доме ещё жили родственники писателя. В ожидании автобуса на остановке рядом с домом я поглядывала на двери домика, мечтая как-нибудь зайти и посмотреть, как жил знаменитый сказитель. Но как зайдёшь с бухты-барахты в частный дом?

В 2008 году я ездила в Екатеринбург, в один из дней наведалась в общежитский корпус на Чапаева, 16. Даже в свою бывшую комнату 29 я зашла. Увидела большие перемены внутри здания, и студенты в нём не жили. Например, в «моей комнате» я застала женщину с маленьким ребёнком, которая рассказала, что комнаты здесь уже давно сдаются приезжим, так называемым, лимитчикам, то есть приехавшим на заработки. Хочу добавить, что когда я входила в здание, меня остановила не комендантша, а консьержка.

– Вы к кому? – спросила она меня.

– А я не знаю, к кому. Просто я жила здесь в 1959–1962 годах. Хотела бы посмотреть комнату