Бежала по полю девчонка - Людмила Андреевна Кузьмина

Ну а книг совсем не читаю. Что-то не хочется. Люся, пиши скорее всё, всё, что делаешь, что читаешь. Может, мне что-нибудь посоветуешь.

Ну всё. Крепко тебя целую и очень жду письмо. Нина».

Общая подружка наша Люся Тараканова была ласковой девочкой, целовала нас, а мы все были воспитаны пуритански и не признавали таких «телячьих нежностей». Особенно против таких нежностей восставала Валя Азарова, считая это даже неприличным и противоестественным, когда девчонки целуются.

Песню на английский лад, типа нашего «Стеньки Разина», который бросает в Волгу персидскую княжну, я и сейчас всю помню. Наверное, пела «на картошке» вместе с однокурсницами в раскисшем от непогоды поле. Ну очень «жестокая» песня! Кто только её сочинил – в ней такие «перлы» поэзии. Привожу её с моими тогдашними примечаниями в скобках. Но мелодия красивая, прекрасно пелась на два голоса.

Они стояли на палубе у борта,

Он перед ней с простёртою рукой (Ну прямо, как Ленин!),

На ней тяжёлый шёлк, на нём костюм матроса,

И он смотрел с упрёком и мольбой

(Ишь, вырядилась в шёлк, паразитка!).

Припев:

А море грозное ревело и стонало,

О скалы брызгая, взлетал за валом вал,

Как будто море чьей-то жертвы ожидало,

Стальной гигант качался и дрожал.

Он ей сказал: «Сюда взгляните, леди,

Где в облаках витает альбатрос («Посмотри, какая птичка!» )).

Моя любовь Вас приведёт к победе (К какой победе и над кем?),

Хоть знатны, леди Вы, а я простой матрос!

Припев.

Она сказала всего одно лишь слово,

И слово «Нет!» звучало, как укор (Уж лучше бы: упало, как топор).

Забилось сердце у бедного матроса,

И бросил леди он в бушующий простор.

(«Какая ты сволочь, леди! Посмела отказать мне, простому матросу!»)

14 августа я получила от Нины второе письмо. Мы тогда не ленились писать письма – это был единственный способ общаться на расстоянии друг от друга. Не было мобильников, не было интернета.

Нина написала:

«Люсьена, здравствуй!

Вот уж не думала, что ты будешь грустить и скучать. Жаль, конечно, что так складывается. Но у тебя хоть утешение – можешь окунуться в природу. Я все дни занимаюсь душегубством – забиваю мух. Столько их развелось – ужас. Я бью, бью, прямо целыми днями, а они всё есть. Что делать? В комнате уже нет, а вот в ограде – просто тучи.

Люся! Знаешь, если бы захотеть, можно было бы время проводить замечательно: кино, театр, парк. Опять вот будет карнавал – 2 дня. Но всё деньги и деньги. А у меня ни копейки. Да, вот и сижу, вспоминаю минувшие дни. Погода хорошая была, а я ни разу не собралась искупаться. А ты используешь свой пляжный костюм? У нас так можно одеваться, а у вас? Это я не боюсь и хожу в своих старых и устаревших нарядах (благо их так мало, что не жаль, что они устарели). Один раз собрались с девчонками в сад, а там юноши и девушки – примерно половина всей массы от 15 и до 17 лет. Ужас. Девчонки с косичками – и на танцах. Некоторые и 14-ти лет. Мы устыдились своих нарядов, своего возраста и потихоньку покинули сад. А так всё сижу, да мытьём и приборкой занимаюсь – в общем, лето проведу в качестве горничной.

Люся, приезжай ко мне! Я тебя встречу. Вместе поскучаем. Лёшка тебе не пишет? Ты ему и адрес, наверное, не дала? А Нелина не поехала с тобой? Или потом хотела приехать? Люся, ты когда в Свердловск поедешь? Мне скорей хочется, хоть весело, но учиться – ой-ой. Ты помнишь, сколько экзаменов сдавали третьекурсники зимой? А мы будем сдавать четыре. Это мне Люся Тараканова написала. Если хочешь, напиши ей.

Прямо, так зазря лето уходит. Скорей бы в нашу комнату. Может, у тебя сейчас есть партнёр? Желаю тебе веселиться за двоих! Нина.

(На полях письма): Ты не вскидывай удивлённо брови. Уж очень переход неожиданный, но у меня был перерыв, так я думала о тебе и сразу, не прочитав предыдущего, стала писать. А сейчас просмотрела и самой смешно. Ух, ты Люсьёнчик!

Скоро ли я тебя увижу? Бумаги нет! Вот беда! На счёт сентиментальности. Уж как ты боишься чуточку расчувствоваться, льдинка ты и есть льдинка. Скажите, пожалуйста: я, оказывается, сентиментальна. Ух, ты гордец!

Уже запечатывала конверт да снова стала твоё письмо перечитывать. Меня твои рассуждения прямо до слёз насмешили. Бес бесом, а и впрямь одной неинтересно».

Вроде бы Челябинск – не деревня, а город, сравнимый по масштабам со Свердловском. А у Нины в письме? Сравните: в «Евгении Онегине» – … «Где деревенский старожил, лет сорок с ключницей бранился, в окно смотрел да мух давил».

Летом 1959 года мне не было ещё 20 лет. Нина была постарше: в сентябре ей должно было исполниться 23 года, но она всегда выглядела моложе нас, так как была маленького росточка, и лицо её сохраняло ещё школьные черты. Однако все мы считали себя вполне взрослыми по сравнению с 14–17 летними юнцами и девицами.

Не такие уж мы были легкомысленные и к учению относились серьёзно. Учение – это была такая наша забота и головная боль! Стояло лето, а мы уже волновались о зимней сессии.

У меня случались резкие переходы настроения: от тоски и грусти к развесёлому и бесшабашному. В тоскующей модификации я была стонота порядочная – сама себе противной была. Видимо, Нина получила от меня письмо, когда я находилась в весёлом настроении. В данном случае, по всей вероятности, у меня появился «кадр», вокруг меня были друзья – и мне было хорошо.

Написала мне из Свердловска и наша общая с Ниной Попковой подружка Люся Тараканова, где она жила вместе с родителями вначале в какой-то приспособленной под жильё чуть ли не баньке с подслеповатым окном. Тётя Оля, её мама, разными салфетками с вышивкой, как могла, навела уют. Потом они получили квартиру. С Люсей я подружилась на целине, вместе пели в концертной бригаде для тружеников целины.

«Здравствуй, Люсенька!

Получила вчера от тебя письмо. Была очень рада, что ты меня не забыла и написала. Да, видно, у нас у всех лето одинаково проходит, скучно. Правда, мне особенно на скуку пожаловаться нечего. Приехала я из Челябинска и сразу же завертелась с этой приёмной комиссией. На химфак поступило пополнение