Вдали от обезумевшей толпы. В краю лесов - Томас Гарди

По его лицу, которое искажала сейчас нервная судорога, по взгляду, полному тревоги, Грейс тотчас поняла, что отец догадался, какая беда постигла ее семью.

– Он, кажется, задержался вчера вечером? – спросил Мелбери.

– Да, очень трудный случай в долине Черного Вереска, – спокойно ответила Грейс.

– Все равно он должен был остаться дома.

– Он не мог.

Мелбери отвернулся, не в силах видеть такого унижения дочери: ни слова лжи не слетало прежде с ее губ, а теперь она обманывала его.

В ту ночь тяжкая забота не давала Мелбери сомкнуть глаз.

– Мне не заснуть сегодня, – наконец прошептал он, зажег свечу и вышел из комнаты. – Что я наделал! Что я наделал! Бедняжка Грейс! – сказал он проснувшейся в испуге жене. – Ведь я дал слово выдать дочь замуж за сына человека, которому нанес когда-то обиду. Помнишь, я рассказывал тебе об этом накануне возвращения Грейс? Почему я не сделал того, что должен был сделать! На что только польстился?

– Не терзайся так, Джордж, – возразила жена. – Я не верю, что все так уж плохо. Вряд ли миссис Чармонд поощряет его. Других мужчин она, может, и завлекала, но какая ей корысть завлекать Фитцпирса? Скорее всего, она в самом деле больна и не хочет звать другого доктора.

– Грейс так любила украшать свое гнездышко, – продолжал Мелбери, оставив без внимания слова жены. – То повесит новую занавеску, то переставит мебель. А теперь ее словно подменили.

– Ты что-нибудь знаешь о прошлом миссис Чармонд? Это могло бы многое объяснить. Она приехала сюда пять или шесть лет назад как жена старого Чармонда. А до тех пор никто ничего о ней не слыхал. Почему бы тебе не навести справки? А пока самое лучшее подождать. Еще успеешь наплакаться, если будет из-за чего. Глупо отчаиваться раньше времени.

В словах жены был здравый смысл, и Мелбери, надеясь на лучшее, решил не предпринимать пока никаких шагов, а тем временем порасспрашивать о прошлом миссис Чармонд, но минутами им вновь овладевало отчаяние.

Глава XXX

Если бы Мелбери и стал расспрашивать Грейс, она все равно ничего бы не сказала ему, поэтому решил пока наблюдать молча.

Сознание того, что его любимой дочерью пренебрегают, произвело разительную перемену в Мелбери. Никто не бывает так хитер и находчив, как простодушный крестьянин, вдруг заметивший, что его простотой злоупотребляют. Почтительная доверчивость к зятю сменилась кошачьей подозрительностью – это мешало ему заниматься делами и омрачало душу.

Он знал, что женщина, отданная мужчине до конца своих дней, чаще всего безропотно принимает судьбу, приспосабливаясь по возможности и не пытаясь искать помощи у других, но только теперь впервые задумался, почему это так. А что, если случай необыкновенный, рассуждал он. Ведь Грейс не такая, как все, и положение у нее исключительное: она оказалась между двумя ступенями общества, и в Хинтоке у нее нет ни одной близкой души, поэтому пренебрежение мужа для нее во сто крат тяжелее, чем для какой-нибудь другой женщины. И он решил – умно ли, нет ли – начать сражение за счастье дочери, и пусть другие отцы осудят его.

Тем временем миссис Чармонд воротилась домой. Возвращение ее прошло незаметно, и Хинток-хаус не подавал признаков жизни. Зябкая осень приближалась к концу. С каждым днем в садах и огородах становилось все более пусто и голо; нежные листья и стебли овощей побило первыми заморозками и трепало на ветру, как вылинявшие лоскуты; всю осень лес не спеша ронял листья, а теперь они падали торопливо и густо; все оттенки золотого цвета, еще недавно шуршавшие над головой, теперь побуревшей массой лежали под ногами: тысячи жухлых, скрученных в трубочку листьев, готовых предаться тлению. Миссис Чармонд жила в эту осень в уединенной усадьбе одна, без компаньонки, что мало приличествовало вдове ее лет и с ее красотой; не уехала она и за границу на зиму, как в прежние годы. Эти два обстоятельства наводили на кое-какие размышления. Что касается Фитцпирса, единственным нарушением его привычек был отказ от ночных занятий: в окнах его нового жилища не светился допоздна огонек, как бывало прежде, когда он жил один.

Если миссис Чармонд и Фитцпирс встречались, то так умно и осторожно, что даже бдительный Мелбери не замечал этого. В посещениях доктора нет ничего предосудительного, и Фитцпирс раз-другой навестил Хинток-хаус. Что происходило во время этих визитов, известно было только доктору и его пациентке, но скоро Мелбери получил возможность убедиться, что миссис Чармонд находится под чьим-то сильным влиянием.

Наступила зима. По утрам и вечерам стали кричать совы, опять появились стаи лесных голубей. Однажды в феврале, по прошествии приблизительно полугода со времени женитьбы Фитцпирса, Мелбери возвращался пешком из Большого Хинтока и вдруг впереди увидел знакомую фигуру зятя. Мелбери догнал бы его, но тот свернул в одну из просек, которая никуда не вела, а привлекала путника живописными поворотами, петляя между деревьями. В тот же миг впереди показался маленький плетеный экипаж, в котором миссис Чармонд обычно объезжала поместье; она была одна, без грума. Не заметив Мелбери, а возможно, и Фитцпирса, она свернула на ту же самую живописную тропу. Мелбери, не раздумывая, пошел следом и скоро нагнал миссис Чармонд, несмотря на болезни и уже немалый возраст. Экипаж остановился, миссис Чармонд сидела в коляске, небрежно откинув руку на спинку сиденья, рядом стоял Фитцпирс.

Они молча глядели друг на друга, на губах Фелис играла кокетливая и вместе мрачная улыбка. Фитцпирс взял ее руку, миссис Чармонд оставалась безучастной, только глаза ее выразительно смотрели на доктора. Он украдкой расстегнул перчатку и стал стягивать ее, выворачивая наизнанку и обнажая запястье. Потом поднес к губам пальчики миссис Чармонд, а она все сидела не двигаясь и смотрела на Фитцпирса, как смотрела бы на муху, севшую на платье.

– Как объяснить это непослушание, сэр? – наконец нарушила она молчание.

– Но я во всем послушен вам, – ответил Фитцпирс.

– Тогда идите своей дорогой и пустите меня.

Она вырвала руку и хлестнула лошадь кнутом. Экипаж покатил, а Фитцпирс остался стоять где стоял.

Первым побуждением Мелбери было выйти из укрытия и отчитать зятя, но здравый смысл подсказал ему, что этого делать нельзя. Самое простое средство не самое лучшее. Сцена, которой он был свидетель, сама по себе не говорила еще ни о чем, но за ней могло скрываться многое. Фитцпирс, возможно, был сейчас в таком состоянии духа, что вмешательство могло только вконец