Пассажиры империала - Луи Арагон

после утомительной работы. Мать ему не мешала, — услышав звуки музыки, она надевала шляпку и отправлялась побегать по магазинам, бормоча себе под нос, что у неё скоро лопнут барабанные перепонки; право, как будто вернулись времена знакомства с Мейером, Паскаль весь пошёл в отца!

Голубоглазая Ивонна с влажным взором, белокурая Ивонна с косами, светлыми как юность, всё больше поддавалась чарам любовной песни, звеневшей в её душе, нежного романса, который пели все её мечты, все прочитанные книги о любви, все волны музыки, замирающей, когда уж сердце выдержать её не может. В глазах Ивонны тайны сентвильских игр с Паскалем, неловкие детские ласки, как ни были они невинны, навсегда связали её с Паскалем, он неизменно был во всех её мечтаниях за все эти годы, потерянные годы, прожитые без него, когда она выламывала себе руки на рояле, играя трудные упражнения, развивала гибкость непокорных пальцев и рассыпала каскады волшебных звуков. Почти семь лет Паскаль был героем безмолвной идиллии, в которой поток воображения нёс задумчивому мальчику с нежными губами всё, что волновало сердце, — тёмные водовороты Роны под окнами её девичьей комнатки в Лионе, белые цветы вишнёвых деревьев в весеннюю пору, слова влюблённых, встреченных на улице, прозрачные музыкальные фразы Моцарта, которые звучали в её душе бессонными ночами. И когда Ивонна встретила Паскаля, уже ставшего взрослым и таким красивым, каким она его не видела даже в мечтах, когда воплотилась самая прекрасная её надежда, ей стало ясно, зачем она трудилась столько часов для того, чтобы пианино умело сказать то, что устами выразить невозможно, и теперь в её игре появилась какая-то вдохновенная сила, поражавшая её учителей. Больше она ничего не требовала от Паскаля. Она ждала чуда, даже и не пытаясь его ускорить. А Паскаль видел в ней ещё девочку, хотя Ивонна была на год старше его, — ведь она осталась очень хрупкой. Женщина ещё не пробуждалась в ней, и, чтобы отбросить от себя детскую стыдливость, ждала, чтобы ей открыли объятья.

Паскаль по-прежнему таскал по городу чемоданы с образцами расписных чашек в стиле ампир, фарфоровых маркиз и щёголей Директории, предназначенных для украшения каминов, по-прежнему как сумасшедший бегал за женщинами и так редко получал отпор, что почёл бы глупым стесняться. Женщин больше всего пленяло в нём полное отсутствие логики в его поступках, улыбка, вдруг расцветающая на губах, казалось бы, в самый неподходящий момент, способность придавать самой обыкновенной интрижке некое подобие романтического любовного приключения, пылкой страсти. Женщины всегда попадались на эту приманку, тем более что он был так молод, так лучезарен. Он не только обладал чарами соблазнителя, но умел и рассказывать свои похождения с большим юмором, сочетавшимся у него с простодушной алчностью юного сластолюбца, которому каждая возлюбленная три дня кажется восхитительной, полной таинственности и очарования; он не стеснялся поверять Ивонне, всегдашней его наперснице, свои восторги и увлечения. Ивонна слушала его рассказы, не испытывая особого страдания, слушала как песню. В сотый раз она так же, как и в первый, беспредельно верила нелепым, напыщенным словам любимого, говорившего ей о другой. Разве могло её смущать то, что «другая» непрестанно менялась? Однако, когда Паскаль порвал с актрисой маленького театра, на которую Ивонна ходила тайком посмотреть, когда та играла в пьесе Фейдо, она была потрясена: для неё любовь оставалась любовью, и она думала, что покинутая Паскалем женщина наложит на себя руки. Актриса оказалась хорошенькой, но довольно вульгарной девицей, весьма плотной и длинноногой, с густой и пышной гривой курчавых волос. Увидев красавицу, Ивонна подумала: «Так вот каких он любит», — и заплакала. Но всё же представила себе, что на такую эффектную пару все прохожие, верно, оборачиваются на улице. И вот актриса надоела Паскалю. Непостижимо. Как звучит у Шумана эта фраза из «Любви поэта»? Не слова Гейне, а сама мелодия… Да, жизнь потрясающе непостижима. Ужасна, как поцелуи, которые чувствуешь на сжатых своих пальцах…

Она встречалась с Паскалем за завтраком в молочной близ консерватории, откуда Ивонна выходила со звоном колоколов в ушах, в лихорадочном возбуждении, от которого не успокаивала даже музыка. Она сама себе рассказывала истории, как в детстве, когда ей было двенадцать лет, но теперь у принца были светлые усики, красивые неровные зубы и чёрный чемодан в руке. И принц пробирался между фиакрами, шагал по алым макам и разговаривал с дамой в белом атласном одеянии, которую никто не видел, потому что она сидела у высокого окна на четвёртом этаже дома, сплошь покрытого каменным кружевом; у всех дверей стояли стражи с алебардами, а на крыше вертелись для красоты вентиляторы… Дама бросала принцу носовой платок, каких на свете не бывает, — платок, сотканный из солнечных лучей и расшитый лунным серебром, платок несравненный, осушающий слезы… Ах Паскаль, Паскаль, как он целует эту даму, гадкий мальчик!.. Так тянулось полтора года. Какая была радость, когда Ивонна получила премию первой степени на конкурсе пианистов, и какое было ликование по поводу её успеха на концерте, который она дала. Ивонна уже зарабатывала деньги. А госпожа Меркадье стала поговаривать, что, когда Паскаля возьмут на военную службу, — всему придёт конец. У Ивонны леденело сердце. Военная служба! Поистине всему конец. Два года не видеть его! Но для Полетты речь шла совсем не об этом, подумаешь важность! Вот, лучше скажите, на какие средства будут жить мать и сестра? А с квартирой как?

Паскаль купил себе в рассрочку велосипед и теперь проводил все воскресенья с молодой англичанкой, которая была его новым увлечением, во всяком случае, сама увлеклась им. Англичанка познакомилась с Ивонной и вместе с Паскалем привозила ей цветы из Сен-Ном-ла-Бретеш или из Буррона. Вместе с Паскалем она ходила слушать Ивонну, когда та дала концерт.

Относительно устройства на время военной службы Паскаля всё уладилось. Жанна, которой было пятнадцать с половиной лет, нашла себе место в Булонь-Сюр-Мер в одном семействе, где она должна была жить на равных началах, присматривать за тремя детьми и учить с ними уроки. Словом, выполнять роль старшей сестры. Мать этих детей, жена промышленника, была женщина светская; Жанна ей понравилась, и она даже брала её с собой на вечера и на балы. Ивонна тайком сговорилась с госпожой Меркадье, и они поставили Паскаля перед совершившимся фактом: решено было, что Ивонна расстанется со своим пансионом в Пасси, переедет на Мэнский проспект и займёт место Паскаля на складной кровати. На ту сумму, которую она платила за пансион, можно было просуществовать вдвоём, конечно, расходуя деньги аккуратно. Но как быть с