Пассажиры империала - Луи Арагон

В своих отношениях с Ивонной госпожа Меркадье переходила от симпатии к ненависти. Колебания эти, пожалуй, зависели от материальных интересов Полетты, но иной раз она забывала о выгоде. Девушка становилась ей ненавистной именно от сознания того, что она, Полетта Меркадье, нуждается в ней. Однако и тут была полная непоследовательность, характерная для птичьих мозгов Полетты: в один и тот же день она могла втайне возненавидеть Ивонну, послать её ко всем чертям за то, что она без конца играет на пианино «невесть что» и вдруг завести с ней разговор «по душам», делать ей всякие признания. Раза два-три госпожа Меркадье даже затрагивала тему, которой она с другими никогда не касалась: говорила о своём беглеце-муже.

— И вы никогда не получали вестей о нём?

— Нет… один раз получила… Он написал некоему Мейеру… своему коллеге, ну, тому самому, который всё играл для него на рояле, вроде того, как вы играете Паскалю… Пьер был тогда в Египте, а что там делал — неизвестно… Я читала письмо, Мейер приносил мне его. О, такие господа, как Пьер, не умирают, не беспокойтесь, — они живучи, как сорная трава.

Паскаля послали в Алжир. Судя по фотографиям, мундир спаги был ему очень к лицу. Жизнь гарнизона на фоне арабских декораций он изображал в письмах как совершенно необычайное существование, и, читая эти рассказы, Ивонна создавала некую горестную феерию, где ревность уступала место восхищению. Она писала ему постоянно, и, сам того не замечая, Паскаль постепенно привык к этой переписке, как привыкают пить кофе по утрам. Благодаря этим беседам в письмах, ему постепенно открывалась новая Ивонна, которой он прежде не знал, — пылкое создание, совсем не похожее на ту девочку, которой он рассказывал о своих любовных шалостях, Ивонна, о которой он теперь мечтал, Ивонна, чьи безумные выдумки уже не были шутовскими фантазиями, но уводили в тот волшебный мир мечтаний, где влюблённые, страдая от разлуки, сплетаются душою, как лианы. Вскоре в письмах Паскаля появились слова, которыми он стремился пленить её, не зная, что в этом уже нет никакой необходимости, но они огнём жгли Ивонну, и хотя в этой переписке ничего важного сказано не было, в девичьем сердце запылал пожар.

И в эти дни она как пианистка достигла нежданной славы. Она с гордостью посылала Паскалю вырезки из газет с такими отзывами, от которых у артиста может закружиться голова. Но она писала Паскалю, что всеми своими успехами она обязана ему, что только Паскаль научил её жить и чувствовать всё, что есть в жизни, что она играет для Паскаля, что Паскаль движет её руки по клавиатуре, а люди и не знают, что Паскаль и есть тот замечательный пианист, о котором они говорят… Она больше радовалась его производству в чин капрала, чем своей первой премии, полученной в прошлом году. Ах, если бы люди знали, каким представлялся ей Алжир. Что такое Голконда в сравнении с ним! Страна, в которой находился Паскаль, конечно могла быть только раем. В то лето она пережила великий страх, потому что поднялась тревога: Франция оказалась на волосок от войны с Германией. А ведь Паскаль был в солдатах! Но всё, наконец, вошло в своё русло.

Через год, когда Паскаль приехал в отпуск, Ивонна была в глубоком трауре. После долгой и тяжёлой болезни её мать умерла в том самом санатории, на который уходила вся их скудная рента и в котором так редко Ивонне разрешали навестить и поцеловать больную. Бог ты мой, как хороша была Ивонна в трауре! Никогда ещё в синеве её глаз не было такой глубины, никогда ещё цвет её белокурых волос так не напоминал свежую соломку. Заметно было, что сердце у неё колотится от волнения, что она бесконечно рада видеть Паскаля, рада прикоснуться к нему, но смотрела она на него с глубокой грустью, поразившей его. Тотчас в памяти Паскаля мелькнула странная фраза из последнего письма матери. Госпожа Меркадье писала: «С тех пор как Ивонна больше не играет на пианино, жизнь в доме стала сносной». Что она хотела этим сказать?

Ивонна долго глядела на Паскаля, потом сняла с левой руки чёрную перчатку: «Вот…» — сказала она. Атрофированная, скрюченная кисть руки, обтянутая той ужасной блестящей кожей, которая нарастает на месте глубоких ожогов, навсегда сделала её калекой. Несчастный случай… опрокинули керосиновую лампу: на Мэнском проспекте не было электричества. Мог бы сгореть весь дом. Ещё дёшево отделались. Ивонне больше уж никогда не придётся играть на рояле.

Но поразивший Паскаля взгляд её глаз, полный отчаяния и немого вопроса, вызван был не скорбью разлуки с музыкой, а мучительным страхом Ивонны, что её изуродованная рука вызовет у Паскаля отвращение. Он угадал это, понял это, понял и то, что она любит его, и вдруг налетела великая буря, повлекла Паскаля и лишний раз толкнула его на бесповоротный поступок. И это не было жалостью, не было только нежностью. Для этого нужна была также и любовь, снова любовь, ещё раз любовь, — нет, только на этот раз любовь. Паскаль сделал Ивонну своей любовницей. Вот, что, по его мнению, было самым убедительным, убедительнее всяких слов. Он как безумный целовал со слезами бедную искалеченную ручку. Ивонна, подъемля над его склонённой головой взгляд к небесам, улыбалась: к ней навсегда вернулась музыка. Она была счастлива.

Возвратившись в Алжир, Паскаль узнал, что она беременна. От него навсегда осталось скрытым, какие гнусные сцены устраивала из-за этого госпожа Меркадье своей юной жилице. Полетта ненавидела Ивонну тем более, что нуждалась в ней; если б не помощь Ивонны, ей нечего было бы есть. Всё, решительно всё, госпожа Меркадье обращала против «этой молодой лицемерки», как она называла Ивонну, даже то, что Ивонна сама шила платья для Жанны, желавшей быть элегантной на тех пирах и балах, какие задавали в Булони люди, у которых она жила. Что это такое, самой шить платья, как портнихе, уметь скроить и придумать фасон, и так далее? Вернейшее доказательство вульгарности! Разве женщина из хорошего общества умеет всё это проделывать? И вот извольте держать в своём доме такую девицу! Разумеется, больше никакой короткости с ней! И как быстро барышня докатилась до того, что ходит с животом. А от кого у неё ребёнок? Молчит. Разыгрывает таинственность. Туда же!

А что запела госпожа Меркадье, когда Паскаль вернулся домой в чине сержанта и