Несбывшаяся жизнь. Книга 2 - Мария Метлицкая

Анюта спала. Лиза сидела во дворе и пила чай.

Вышла Мария.

– Зря ты так, – с укоризной сказала она, – зря. Дай ей свободы, она же уже взрослая!

– Взрослая? – возмутилась Лиза. – Четырнадцать – это, по-твоему, взрослая? Да у нее… – Лиза задохнулась от возмущения – мозги на нуле! А если, не дай бог, что? Ты об этом подумала? Легко быть добренькой, правда? Ты добрая, а я злая. Только отвечаю за нее я, и расхлебывать буду я. Я, а не ты!

Лиза помолчала.

– И знаешь, я часто думаю – вот почему я получилась? Школу закончила на пятерки, поступила в сложный медицинский, а ведь у меня и репетиторов не было, потому что не было денег. А у Ритки были, и что? Я человеком стала, а где Ритка? Вопрос – почему? Да из-за мам-Нины, ее строгости и требований! А жила б я с тобой… Вот правда, не знаю, что бы из меня вышло…

Лиза с сомнением покачала головой.

– Ты же у нас мечтательница! Для таких, как ты, главное – любовь. Но кроме любви есть еще много всего, очень много! Ответственность, например. Только тебе это понятие не знакомо. Ты всю жизнь прожила как бабочка. Ах, Ленечка, – скривилась Лиза, – ах, любовь!.. А что там за, за всем этим, за вашей любовью – тебе было плевать.

Мария подавленно молчала, глядя в сторону.

– Ты и Ане, малолетней дурочке, вбиваешь с голову, что самое главное – неземная любовь. А ты не задумывалась, что всем этим бредом можешь испортить ей жизнь и она будет самой несчастной? Это тебе повезло: ты встретила свою неземную любовь. А эта твоя неземная случается далеко не у всех.

– А ты, Лиза, счастливая? – тихо спросила Мария.

Лиза дернулась и с отчаянием закончила:

– Ты так ничего и не поняла. Ничего! Ну-ну, продолжай в том же духе. Я понимаю, я тебя не сильно волную. Но расплачиваться за весь твой бред будет она, твоя любимая внучка. И вообще! Хватит баловать ее и прикрывать, хватит защищать от родной матери!

Мария стояла чуть не плача и не знала, что ей отвечать.

Никак у них не получалось, никак не складывалось. Вроде Мария старалась – да нет, не вроде, очень старалась! В Лизину жизнь не лезла, не докучала вопросами. Не капризничала, не жаловалась. Даже по вопросам здоровья обращалась в самом крайнием случае, когда не было сил терпеть.

И хозяйство вела как умела, как могла. А это было непросто: возраст, больные, калеченные севером суставы. Но и в очередях часами выстаивала, и обед варила. Только кому этот обед был нужен? По большому счету никому. Уж Анютке точно – а как заставишь? Никак. И Лизе эти обеды до фонаря, она обедала в буфете на работе и вообще была малоежкой. Мария вздыхала и кастрюлю с супом относила семье дворника, которая всегда и всему была рада. А продуктов было жалко, и труда жалко, ну и себя заодно, своих стараний и усилий…

Почему у них не получалось? Нет, не она виновата. Не Мария. Лизу она в принципе не винила, при чем тут ребенок? Нинка – вот кто. Не смогла дать Лизке любовь, не сумела любви научить. Да, приняла, пожалела, все сделала, – а не полюбила. Еще и, зараза, все детство ребенку внушала, что мать ее предала, променяла на мужика. Крепко вбила в детскую голову, не выбить. Все старалась, стерва, чтобы Лизка ее дочкой стала. Матерью быть старалась, а тоже не получилось! Не любила ее Лиза, как любят матерей.

Но Мария была Нинке благодарна. Как приходила на кладбище – кланялась. Спасибо, мол, что вырастила, выкормила, выучила. Шептала спасибо, а внутри клокотало, огнем горело, кипятком шпарило…

Уговаривала себя Мария, а толку ноль. Не простила она сестру, не простила. Вранья ее не простила, обмана.

«Вот, оказывается, как человек может: и кланяться, и поклоны бить, и тут же ненавидеть… – покачала головой Мария. – Как Лизавета сказала? Тетка сделала из нее человека? Смешно. Ничего Нинка сделать не могла. Ни головой, ни сердцем, ни руками. Потому что дура твердолобая и косорукая, душой каменная и с пустым сердцем. Потому что любви не нюхала, рядом не стояла. А кто человек без любви? Истукан с острова Пасхи».

Мария хорошо знала сестрицу. Та всю жизнь лозунгами говорила, верила в справедливость советской власти, слушать ничего не желала. Ни про тирана, ни про миллионы заключенных, ни про страшные лагеря, ни про расстрелы.

– Врешь! – запальчиво кричала она. – Все врешь, ничего этого не было! И не смей про советскую власть, слышишь? Ты со своим уголовником эту самую власть обворовала! На все готова, лишь бы бандита своего оправдать! Туда садят только по закону, по справедливости. Никого за просто так советская власть не закроет!

Как же, никого… Насмотрелась Мария там, на севере…

И как с ней было говорить? Будто они из разных семей, от разных родителей. И внешне, и внутренне… Попала в сестрицу тухлая кровь от дальней родни.

Мама говорила, что у отца в роду страшные люди были.

Одна прабабка чего стоила. Такая злющая ведьма – родные дети ее боялись. И муж не уходил, потому что боялся. Грозилась: уйдешь, мол, – и тебя, и детей изведу! Травы она знала, настои делала. На приворот, на болезни, на смерть…

Народ на селе богобоязненный, ее в дом-то боялись пускать. В итоге муж ее спился, дети разбрелись, и у всех судьбы – не приведи бог… Может, и вправду колдовала прабабка?

Сама-то прабабка утонула. Пошла на речку и пропала. Через неделю всплыла, вытащили багром: черную, распухшую, страшную. Привезли в деревню хоронить, а народ аж взвыл: «Заройте ее подальше от деревни, на погост не дадим!»

Власти стращали, стращали, а сельчане ни в какую – увозите, и все! Так и увезли милиционеры прабабку в неизвестном направлении. Потом слухи поползли, что выкинули ведьму по дороге. В лесу оставили. А там лисы или медведи наверняка быстро подчистили…

А может, и закопали где – никто не знал.

Но имя ее – Дуся, Евдокия – долго потомкам передавали. Ох, не дай бог Дуськина кровь где-то выскочит!

«Вот в Нинку и попала капля черной Дусиной крови, – подумала Мария и тут же испугалась: – Господи, что я несу! Она мне дочку вырастила, а я… Неблагодарная я… Но Нинку все равно не прощу».

* * *

В анкетах мама Марии писала – «из служащих».

Говорила, что и дед, и отец Родине тихо служили. Дом у них