Несбывшаяся жизнь. Книга 2 - Мария Метлицкая

был в районе Преображенки, небольшой, но крепкий, и места большой семье хватало. Мать не работала: семейная женщина, не принято. Дети и хозяйство занимали все время.

Папа был бухгалтером. Где до революции служил, Мария не знала, а при советах в жилконторе.

Скромный такой, тихий, в старом узковатом костюмчике, с потертым портфелем. Мария удивлялась, какой маленький у него размер ноги, почти как у девочки.

Папа родился в небольшом волжском городке, но происхождения был деревенского.

А мама была москвичкой – хозяйкой отменной, певуньей. Жили они хорошо, без скандалов. А потом папа умер. В тридцать два года – инфаркт. И мама осталась одна с двумя девочками и пятимесячной беременностью. Ждали братика Колечку. Не дождались – Колечка родился мертвым.

Маму тогда еле выходили. В сорок втором попали в эвакуацию, в Казахстан. Голодно было и холодно, а какие там дули ветры – с ног сшибали! Топить было нечем, и Маша с Ниной собирали опавшие ветки.

Мама работала в прачечной и на ночь перевязывала растрескавшиеся ладони тряпками, смазанными старым прогорклым подсолнечным маслом, и стонала от боли.

Там, в поселке Акжай, к маме сватался немолодой хромоногий казах, дядя Кажим – лысый, белозубый и зажиточный. Звал маму замуж, водил показывать дом, демонстрируя богатства, хвалился садом и огородом.

Но мама смеялась:

– Что ты, Кажим! Я же москвичка, у меня комната в Москве, братья, сестры! В Москве театры, Кажим. Большой, Малый, слышал?

Кажим огорченно качал головой.

– А девочки? – продолжала мама. – Им в школу идти, а ты нам здесь предлагаешь остаться, баранов пасти? Не-е-ет, дорогой. Но спасибо за честь.

Уехали они из Акжая в сорок четвертом. Мария помнила, как плакал круглолицый Кажим, как собрал им огромную корзину в дорогу – чего там только не было! И лепешки, и сушенное мясо, и иримшик – сухой сладковатый творог, и даже конская колбаса кызы. И белье в корзине было: простыни, наволочки, две небольшие подушки – в поездах тогда подушек не было. И даже несколько карандашей, альбом для рисования и кусок пластилина, завернутый в мокрую тряпку. И еще – две куколки в казахской народной одежде: маленькие соломенные куколки в ярких платьях и мягких сапожках.

– Может, надо было остаться? – тихо спросила в поезде мама.

И, горько вздохнув, покачала головой:

– Нет, все правильно. Не наша эта жизнь, не для нас. Хотя Кажим человек хороший. Очень хороший.

Маленькая Мария подумала: «Мама жалеет? Грустит, смотрит в окно, не разговаривает. Правда, с мамой такое бывает…» – и принялась за рисование.

А Нинка спала. Скоро, сидя за маленьким столиком, уронив лицо на руки, уснула и мама.

Проснулась веселая, бодрая, в хорошем настроении. Попили чаю, поели лепешки с колбасой, съели по большущему сладкому красному яблоку. А из-за кукол с Нинкой поцапались. Пока Нинка спала, Мария выбрала куколку в синем переднике, но ее же, как обычно, захотела вредная Нинка.

Маша не уступала, Нинка ревела. Мама ругала обеих, говорила, что они как две дворовые кошки. В общем, скандал.

Получается, куклу тряпичную не уступила, а дочь – отдала… Такая вот жизнь…

Замуж мама больше не вышла и умерла молодой, в пятьдесят три. Перед смертью все повторяла: «Вы одни друг у друга», – и просила жить дружно…

Отводя глаза, вяло пообещали. Не получилось.

9

С сестрой Ириной – Иришкой, как называли ее в семье, – познакомились на дне рождения брата Владика, в июне.

День рождения отмечали на зеленоградской даче, оставшейся после деда по матери.

Надюша уговаривала долго, но Лиза не поддавалась, боялась. Знала про Иринин характер: Ирина не Владик – она резкая, даже грубая, языкастая, ничего не спустит.

К тому же самой Ирине это знакомство было не нужно – так она говорила и тут же подкалывала брата:

– Это ты у нас, Владюша, как растаявший пломбир. Готов обниматься с первой встречной – хоть с родней, хоть с кем!

«Хоть с кем» – это как раз про Лизу.

Любви между золовкой и невесткой не было, но общаться приходилось – куда деваться, семья.

Надюша вообще была миротворцем с золотым характером. Кстати, когда Владик ушел, Ирина расчувствовалась и невестку пожалела, взяла ее сторону. А когда они помирились и Надюша мужа приняла – запрезирала.

– Я бы никогда не простила! – с пафосом заявила Ирина. – Никогда и ни за что!

– Дура, – задумчиво сказала Лиза. – Никто не знает, что впереди. Как говорится, не зарекайся.

Итак, шестое июня приближалось. Владик звонил ежедневно. Надюша гуманно, через день.

Обещала и лес, так как дачка находится на краю поселка, и первую землянику, и даже, возможно, задержавшиеся сморчки и строчки – они грибы майские, но вдруг?

– Вкуснее строчков ничего нет, поверь! – убеждала Надюша. – Да и просто побродить, подышать лесом, Лиз! Мы, москвичи, такие замученные, посмотри в зеркало – лицо серое, под глазами мешки!

Да, это было соблазнительно. Но предстояла встреча с Ириной, и настроения это не прибавляло.

«Но не съест же она меня», – успокаивала себя Лиза.

Пришлось поехать.

Анюта была в городском лагере и составить компанию решительно отказалась: еще чего! Дачи она не любила, да и подружки еще не разъехались.

В подарок брату Лиза купила красивую импортную рубашку и прихватила трюфельный торт.

День был жаркий, душный, но, как только поезд вырвался за город, стало легче, в окно подул легкий освежающий ветерок.

Лиза смотрела в окно. Она любила Подмосковье. Любила смешанные леса, сухие пригорки, запах прогретой солнцем травы, полевых цветов, полыни. Любила поля, сливающиеся на горизонте с небом, неширокие извилистые речки с камышами по отлогим берегам. А какое счастье – упасть в стог прогретого, остро пахнущего сена, раскинуть руки и закрыть глаза! Не было выше блаженства…

Дорога, судя по нарисованной Надей схеме, была неблизкой. И вправду: небольшой домик, выкрашенной зеленой краской, стоял у самого леса. Участок был темноватым, тенистым от густого разросшегося сада. Прямая, посыпанная мелким гравием дорожка вела к дому. С участка доносились голоса, дверь на террасу была открыта.

Выдохнув, Лиза толкнула калитку и подошла к крыльцу, никак не решаясь подняться по ступенькам в дом. Вдруг ей стало зябко, по спине пробежал холодок.

– Эй, хозяева! – крикнула она хрипловатым от волнения голосом. – Гостей не ждете?

На пороге появилась высокая стройная темноволосая женщина. Она облокотилась о перила, достала сигарету, зажигалку, не спеша закурила и уставилась на гостью.

Окончательно оробев, Лиза смущенно кашлянула, поставила на ступеньку торт, поправила лямку на сарафане и смело посмотрела ей в глаза.

– А вы, видимо, Ирина?

Та усмехнулась.

– Видимо.

«Все ясно,