Круг, петля, спираль - Анна Баснер

Тасю не удивить столетними фолиантами: в отцовской квартире хранилась обширная библиотека. Пылились там и досоветские издания, которые Тася время от времени продавала на «Авито». Не столько ради денег – их едва бы хватило на булавки, – сколько из убеждения, что у каждой книги должен быть любящий, преданный читатель.

И все-таки, надо признать, эта дряхлая Библия внушала трепет. Через каждые две страницы – монохромная иллюстрация, выполненная мелкой штриховкой. Наподобие немецких гравюр. Длиннокрылые курчавые ангелы с отрешенными лицами. Белый голубь летит к берегу, заваленному телами мертвых грешников; на заднем плане высится ковчег. Вавилонская башня. Истребление Содома. Будоражат. Даже пугают. Неудивительно, что Хелен помнит, как ребенком разглядывала картинки, – глаз не отвести.

Тася сделала несколько фотографий и отправила Мумочке. Тот отозвался незамедлительно: «Восторг. Покажи еще!»

После вечера в издательстве, неуклюже срежиссированного Нелли, Тася поддерживала с Мумочкой пунктирную, прерывистую переписку. То он аудиозапись ей пришлет, надекламирует что-нибудь из Бродского или Тарковского-старшего, то она поделится снимком из поездки – милым, пустяшным: найденным среди камешков на пляже бутылочным окатышем или лохматым домом, заросшим багряным плющом. Сообщения посылали тоже. Мумочка – чаще. Теплые, добрые слова. И обращался к ней, как в юности: «Душенька моя».

Мысленно Тася все время возвращалась к разговору на террасе. Их с Эммануилом разделяла непрожитая жизнь, словно они стояли, глядя издалека друг на друга, на разных берегах полноводной реки. О супругах тогда умолчали (Тася почему-то была уверена, что Эммануил холост), но побеседовали о детях. Тася похвасталась достижениями Сани. Мумочкина дочь, оказавшаяся, к слову, не Таисией, а Анастасией, трудилась, следуя затейливому завитку судьбы, ботаником-селекционером…

Тасю так и тянуло что-нибудь написать ему в ответ, но из-под пальцев непроизвольно лезли проклятые литературные штампы, которые она, поколебавшись, безжалостно стирала. Хуже обстояло с воображением: там они с Мумочкой, молодые и безрассудные, сбегали то в Индию, то в Италию, точно герои пошлейших романов, и изгнать эти небылицы из головы не представлялось возможным. В реальности ни о каких совместных путешествиях, ясное дело, речь не заходила. Зато договорились по приезде покормить собак, отчего у Таси мимолетно вспыхнула в душе какая-то зарница, не сумевшая, правда, высветлить навалившуюся в Брайтоне пасмурь.

Здесь, положа руку на сердце, было тоскливо. Всего за три дня Санечка пресытилась интенсивным общением с мамой и спряталась в университете. До приезда сюда Тася нафантазировала себе всякого приятного: как они будут вместе гулять, обсуждать сокровенное, женское. Тася поможет, расскажет, подготовит дочку к предстоящей ослепительной, самой страшной в жизни боли и еще большему счастью рождения… Ан нет. Санечка улепетывала на рассвете, проглотив порцию замоченной на ночь в молоке вязкой овсянки с орехами. Возвращалась поздно, когда Тася, начитавшись модной в прошлом году Донны Тарт, уже готовилась ко сну. Днем предоставленная себе Тася немного работала за ноутбуком, но в основном занимала себя прогулками по галечному пляжу.

Ее, без конца теребившую кольцо на пальце, одолевали безотрадные думы: была семья, нормальная, дружная, папа-мама-дочь. Три вершины. Говорят, треугольник – самая устойчивая фигура. Гляди-ка – и нет ее. Да, с Васей развелись, но Санечка… Не хотелось, так не хотелось Тасе признаваться себе в том, что она, пожилая, в сущности, тетка, одна, что опять никому не нужна, как тогда, когда сидела четырнадцатилетняя, богооставленная, съежившись в кресле, в день маминых похорон.

С чего вдруг это отчуждение? Где промахнулась Тася, чем обидела?.. Не наказывала дочь никогда. Чуть что, какая размолвка, закрывалась от маленькой Санечки в комнате, потом конфликт сходил на нет. А может, нужно было больше разговаривать? И не сбегала бы теперь взрослая дочь, не уклонялась бы, вильнув куцым пучком, от расспросов. Да откуда ж Тася знала, как себя вести, кто научил бы ее материнству? А теперь даже в качестве будущей бабушки не востребована. И за советом, случись чего, Саня небось не к маме побежит. А к Хелен с ее так называемыми исследованиями и кретинской «доказательной медициной».

Две недели неприкаянная Тася раздирала себя этими мыслями. Вечер накануне отъезда она тоже провела на берегу. Спустилась к воде, свернула направо, прошла метров двести вдоль пляжа. Присела на глыбу замшелого волнореза, колкого от вросших ракушек. Ей нравился этот соленый вид: поодаль в холодных водах пролива стоял каркас сгоревшего трехъярусного пирса. Сквозистый на просвет остов, собранный из тонких свай, – на фоне меркнущего неба он выглядел чернильным чертежом.

Кажется, она заплакала. Жалкое, неведомо откуда взявшееся ощущение неустойчивости, предчувствие одинокого заката… И зачем развелись, в самом деле? Не мешали ведь друг другу. И все, доживай свою жизнь без страховки. Сколько еще? Лет десять, даст бог… Как безнадежно и бессмысленно мечтать о чем-то новом. Тася достала телефон. Напишет Васе, и гори оно все огнем. Наверняка и ему без нее пустовато…

Вдруг над разрушенным пирсом пробудился вихрь. Неизвестная материя, похожая на темное зернистое облако, четко обведенное по контуру, то сгущалась, то редела. Сливалась воедино и тут же с шелестом распадалась, как фейерверк, на отдельные черные точки, но затем вновь собиралась. Зыбилась, катилась волнами разной плотности, рисовала в сумеречном небе невозможные фигуры. Роилась, закручивалась в танце – не в танце даже, то была овеществленная, зримая музыка, сыгранная без единой ноты.

Птицы. Сотни, может, тысячи. Гигантская стая двигалась как одно существо, и от этого неимоверного кружения вибрировал и рвался воздух.

Тася не знала, сколько времени провела на волнорезе. Все закончилось так же внезапно, как и началось. Живая завесь на горизонте потончала, растворилась. Небо погасло. Птицы расселись по балкам, сливаясь с ветхим пирсом. Тася снова разблокировала телефон, чтобы написать – нет, не Васе, конечно. Мумочке. С ним, а не с бывшим супругом хотелось поделиться чудом. Но никаких слов не нашлось, чтобы передать эту дивную пернатую музыку.

Придется сюда вернуться. Вдвоем. Тася сползла с холодного камня, встала, пошарила по карманам пальто. Монеток внутри не нашлось – и ладно. Она стащила с безымянного пальца кольцо и бросила в воду.

Что-то надо Мумочке отсюда привезти. Тася заглянула в единственную освещенную сувенирную лавку, из тех, что теснились на пляже. Лысоватый продавец с неправильным, набок завернутым носом уже собирался закрывать кассу. Нахмурился, услышав звякнувший над дверью колокольчик. Однако нечто в Тасином лице заставило его растаять и даже улыбнуться.

– Welcome, madam. How may I help you?[1]

Мадам тем временем гуляла взглядом по полкам, и все было не то: кустарные магнитики, пивные открывашки, стеклянные шарики (встряхнешь – и вокруг примитивной модельки Королевского павильона завертится искусственный снежок). Открытку, что ли, отправить? Избито, но эта идея возникла у Таси еще в экспрессе из Лондона в Брайтон. Она даже, не откладывая, вызнала тогда у Мумочки адрес – он жил на Пятой Советской.

И все-таки, может, есть у них что-нибудь…

Тася с надеждой посмотрела на продавца:

– I’ve just seen something amazing on the beach. Birds. Do you have anything with birds?[2]

– Hah, – просиял англичанин. – Those are starlings. This is called murmuration. Give me a moment…[3] – сказал он и, потирая гладко выбритую щеку, затопал к дальнему углу, где громоздились в рамах какие-то постеры.

Стало быть, дрозды. Черные птички с белыми звездочками на грудках. Starling, какое красивое слово. И как он это назвал, murmuration? Мурмурация… Из магазина Тася вышла, обнимая гравюру формата А4. Темный абрис брайтоновского пирса, над ним – знакомый крылатый вихрь. Вообще-то везти в Питер картину было несподручно, да уж больно точно изобразил художник те воздушные метаморфозы.

Сборы получились сумбурные. Тасин малогабаритный чемодан, поперхнувшись, еле вместил толстенную Библию и графику в тяжелой неудобной рамке. Ближе к ночи еще и Нелли написала – попросила найти в местной аптеке какое-то снотворное средство английского производства. «Ты чего, да разве ж его продадут без рецепта?» – удивилась Тася. «Продадут, продадут, это БАД на основе мелатонина. С добавками, полезными по-женски, – ответила Нелли. – Тебе