Острые - Анна Павлова

закончится, несчастная женщина вернется к своей несчастной жизни в катышках и трениках. К тому же Алла считала себя феминисткой, а мейковеры – патриархальным пережитком, который почему-то все еще приносил деньги. Попытка написать хоть что-то заканчивалась тем, что она задумывалась о смысле женской внешности в мизогинном обществе, вспоминала собственный ящик косметики и коллекцию кружевных бюстгальтеров, долго сидела перед пустым файлом, а возвращалась к делу только ночью, когда становилось совсем невмоготу.

Стало легче. Теперь работать не то чтобы сильно хотелось, но вполне моглось. К тому же вышел эпизод, который Алла писала в особенно невменяемом отчаянии, – и, как это всегда происходит, он казался ей чуть ли не лучшим за всю историю шоу.

Она пересматривала «Сплетницу» – впервые за много лет по-настоящему отдыхала в субботу, а не бездельничала с оглядкой на тревогу. В духовке запекалась восхитительная форель, тихонько пахла ванилином ароматическая свеча, Миша играл с Богданом в соседней комнате – тоже тихонько. Наконец было относительно убрано, и жизнь короткими урывками стала похожа на картинку из мотивационных нарезок – в таких жили пластиковые люди, которые умели работать, отдыхать, не обрастать мусором, любить себя и выбирать дизайнерские журнальные столики под цвет штор.

Кораблев позвонил.

Алла ненавидела, как он звонил – без предупреждения и сразу по видеосвязи. И попробуй ему еще без камеры ответить, начнется: «Ну я не могу с черным квадратом разговаривать».

– Але, Аллуш. Ну я тя просто заранее предупреждаю: у нас песец. Тебе в понедельник звякнут, но ты готовься.

– И тебе привет.

– Короче… Героиня твоя, как ее… Три минуты от начала, душещипалка, мы показываем ее мелкого с ДЦП, и все. Рейтингам жопа. Все тупо вырубают, на ютубе та же срань. Тебе вряд ли че-т серьезное будет, но скажут так больше не делать. Поняла? Никто на телике не любит инвалидов, пусть там трижды душещипалка. Перегнула. Поняла?

Алла смотрела на свое размытое лицо в маленьком прямоугольнике сбоку. Картинка была отражена – показывалась не как в зеркале, а как в жизни: повернешь голову вправо, а телефонная Алла повернется влево. Казалось, там совсем не она – какая-то другая женщина, похожая на нее, но некрасивая. Ничего не хотелось.

– Поняла. Спасибо, Юль.

Никакой он был, конечно, не Юлий и не Кораблев. Олег Кузнецов вроде.

– Да я всегда пожалуйста. Никаких спиногрызов больше, больных тем более. Ты не грузись, у всех бывает, вот на ошибках научимся. Все, чмок в пупок, я побежал.

Весь он такой был – мягкий и холодный. Однажды подарил дорогущие духи «Том Форд», чтобы Алла «своим сахаром ему нос не сверлила».

Форель сгорела. Ужинали молча, счищая уголь вилками. Богдан пошутил, что, если уголь активировать эсэмэской на номер, он станет полезным. Хиленькая бородатая шутка.

Алла всматривалась в его лицо. Как можно было семь лет не замечать, что у нее есть муж? Что он такой – рыхловатый, со слишком уж лохматыми бровями, с асимметричной челюстью, со странной родинкой прямо на носу? Пока Алла спала, ее молодого Антонио Бандераса заменили дублером – издалека похож, а вблизи совсем не то. Даже голос другой, темнее и шершавее, хотя Богдан никогда не курил. Неизвестно, когда произошла замена, – Алла не могла сосчитать, сколько времени уже жила с этим двойником, ныла ему о личном, готовила ему ужины, занималась с ним сексом, пока Миша спал.

– Ты помнишь, как мы познакомились? – спросила она.

– Конефно, – ответил Богдан, не переставая жевать. Раньше он никогда не говорил с набитым ртом, тем более никогда не чавкал. – Аномальный снегопад, ты на Тверской на каблуках, а я тебя подвез. Ты думала, я забыл?

– Надеялась, что нет. А число какое было?

– Двадцать третье ноября.

– А во что я была одета?

– Шуба мохнатая из козы какой-то, юбка короткая.

– А макияж?

Богдан рассмеялся:

– Ну я ж не разбираюсь. Губы красные вроде.

Это было не на Тверской, а на Страстном бульваре. Проблемой был не снег, а лед – это по нему Алла шла на шпильках, хватаясь за фонарные столбы. Губы были бордовые. Не юбка, а платье. И дело было за полночь, поэтому не двадцать третье – двадцать четвертое.

Еще телефон у нее был разряжен до смерти. Слетело покрытие с одного ногтя. Нестойкая тушь отпечаталась на нижнем веке, и Алла поправляла ее в зеркальце заднего вида. Звучал Фрэнк Синатра, а не безвкусное попсовое радио. А еще с собой был перцовый баллончик, и Алла, севшая в машину к незнакомому мужику, грозилась, что оба они задохнутся в салоне, если вдруг что. Но номер все равно дала.

И как можно было не вспомнить эти очаровательные детали, которые в голове Аллы и делали весь романтический миф их встречи? Как можно было свести такое кино к бухгалтерскому пересчету фактов?

Это был не ее Богдан. Кто-то чужой.

В понедельник Алла проснулась на два часа раньше будильника. Она умылась с очищающей пенкой, почистила зубы и язык, нанесла тонер, сыворотку с азелаиновой кислотой, два крема по очереди – увлажняющий дневной и тоже увлажняющий дневной, но с защитой от солнца. Под глаза – крем для глаз. На губы – бальзам для губ. Кожа заблестела, как у змеи, поэтому сверху легли тональник и пудра. А раз уж начала – надо делать контуринг, иначе камера ноутбука превратит лицо в белый шар. А раз уж начала – и брови хорошо бы уложить, и ресницы подкрасить. Готовясь к карательному созвону, она чувствовала себя несчастной девственницей, которую омывают перед жертвоприношением.

Она говорила с зеркалом, составляя сценарий будущей экзекуции.

Начальница

Я очень ценю твой вклад и то, что ты делаешь для проекта. Я уже говорила, что во время твоей работы шоу вообще набрало популярность, у нас были десятки прекрасных выпусков и прекрасных героинь. Я ни в коем случае не хочу, чтобы ты сейчас как-то неверно меня поняла или решила, что я против того, чтобы показывать инвалидов по телевизору, но у нас, скажем так, не совсем тот формат. Нас смотрят, чтобы расслабиться и развлечься, и наша аудитория не готова к таким острым темам. Я тебе скажу как психолог по первому образованию: человек, включающий мейковер, не ожидает того, что на него польются очень серьезные и тяжелые вещи.

Алла

Но ведь у нас и раньше были серьезные темы! Мы ведь хотим, чтобы каждая женщина в трудной жизненной ситуации могла увидеть в героинях себя и понять, что жизнь продолжается. Так получается: после тяжелого развода жизнь есть, а после ребенка с особенностями – нет?

Начальница

Ты путаешь понятия. Дети – это особенно острая тема для всех. Все боятся, что с детьми что-то случится, все боятся, что ребенок заболеет или родится больной. И в новостях всегда говорят: погибло столько-то, из них столько-то детей. Потому что это всех волнует. Вот социальные ток-шоу на этом рейтинги делают, но мы не про это. И первая реакция у человека – страх. И выключить телевизор. Поэтому очень тебя прошу: в следующий раз без подобной чернухи и хтони. В жизни хватает.

Алла

Но не кажется ли вам, что мы как раз и должны воспитывать новое поколение зрителей, которые не боятся говорить на такие темы? Вы не думаете, что это здраво – показывать, что такие дети и вообще люди есть, что ничего страшного, если человек такой, что мамы таких детей не переживают какое-то страшное горе, а принимают ребенка как есть? У нас ведь все еще очень нетолерантное общество.

Начальница

Коть, вот честно, не проекту про платья нужно заниматься этим социальным борцунством.

Алла

То есть вы считаете, что у нас нет никакой социальной миссии?

Позвонили только к обеду, когда Алла придумала около сотни аргументов и подготовила пару сравнений с Гитлером на всякий случай.

– Привет! Видно меня, слышно?

Начальница звонила из офиса, и фоном звенел техногенный шум. Гудеж компьютеров, жужжание принтера, шорох бумаги. Задний план видео был тактично размыт, но Алла видела, как в блюре блуждают тени. Стало холодно, и – как всегда на важных созвонах – ужасно захотелось в туалет.

– Привет! Да, все хорошо. А меня видно,