Лесные люди - Александр Анатольевич Стрекалин

нежелание шефа жить у Радика по-своему. Вообще, после похода в кабак его отношение к другу изменилось. Михалыч перестал считать Степана озабоченным трудоголиком, думающим только о работе, и зауважал как мужика, решив, что тому удобнее грустить по новой подруге в одиночестве, и Степан не стал его в этом разубеждать.

Стуча колёсами по новеньким рельсам, состав прошёл уже отметку «пятнадцать», когда стал замедлять движение, а потом и вовсе остановился. Спрыгнув, вслед за рабочими, на насыпь, Степан увидел метрах в пятидесяти впереди путеизмерительную тележку и трёх путейцев в старых оранжевых накидках. Увидел их и Михалыч, плюнувший себе под ноги и быстро засеменивший в их направлении.

Путейцы явно были чем-то недовольны. Подошедшему Михалычу они сразу стали предъявлять претензии, и тот, махнул рукой, громко крикнул им «хорошо», и побежал обратно. Путейцы сдвинули тележку и молча покатили её дальше.

– Стёп… короче, забыл я… – выпалил Михалыч, вернувшись. Согнувшись пополам и уперев ладони в колени, он громко дышал, кое-как наполняя лёгкие воздухом. – Я сегодня путейцев поставил, ох… и сказал им, что мы раньше восьми не снимемся. И теперь они орут, что из-за нас у них показатели неверные. Ждать надо, короче.

Михалыч глубоко вдохнул и виновато посмотрел на Степана.

– Сколько ждать?

– Ну, сколько, сколько, – он стал прикидывать в уме, утирая мокрый лоб носовым платком. – Часа полтора.

Степан кивнул.

– Извини, Стёп, только, эта, необязательно ждать. Тут овражек рядом есть, помнишь, в котором мы кости нашли, и ты ещё подумал, что они человеческие? Через него тропинка идёт, туда местные по грибы ходят. Отсюда до Дальнего, если напрямки – километра три. Пойдёшь?

Степан посмотрел на рабочих. Те оживились, доставая сигареты. Никто не хотел торчать тут, среди леса, и первые из них уже потянулись, шурша гравием, вдоль полотна, отыскивая среди подлеска едва заметную тропку.

– А я останусь, Стёп. – Михалыч тоже закурил, поглядывая на небо, прикидывая, сколько времени осталось до сумерек. – Надо теплушку будет замкнуть, на охрану всё сдать.

– Давай лучше я, – отозвался на этот Степан. – Мне торопиться некуда, а ты поезжай к семье.

– Ну, или так, – легко согласился на это Михалыч, зная любовь своего друга к одиночеству. – Закроешь теплушку, ключ оставь на проходной, я в понедельник заберу. И в журнале распишись.

– Хорошо, – Степан пожал протянутую ладонь. – Привет супруге.

Когда ушёл Михалыч, на прощание показав Степану «Но пасаран!», тот присел на блестящий рельс, и вытянул ноги. Стало очень тихо. Дизель давно не работал, и лесной дух, перестав прятаться, подошёл, поскрипывая сухими ветвями, к самому краю насыпи, чтобы получше рассмотреть, что же это всё-таки такое – железнодорожники.

На душе у Степана защемило. Глядя в серо-синее море тайги, он с тоской подумал, что не способен выразить словами то, что он так явно чувствует сейчас. Уезжать не хотелось. Не сейчас – вообще. Ему, как в детстве, хотелось набрать полную грудь воздуха и крикнуть что есть мочи: «Эге-гей»! Но делать этого он не стал. Вместо этого, поднявшись, он забрался обратно в вагон и лёг на тюки. Лежать было удобно. Вообще, в последнее время всё стало удобно. Кирзовые сапоги были удобными, спецовка сидела как влитая, а постель, застилаемая Ольгиными руками – царским ложем.

Невесомая сумеречная мгла сочилась сквозь щели вагона, и он поплыл на ней, как на лодке. Он снова увидел Лену. Та стояла у окна, повернувшись к нему спиной, в большой комнате, наполненной светом. Окно было открыто и длинная, невесомая прозрачная занавесь, наполняемая тёплым летним ветерком, окутывала её фигуру.

– Привет, Степан.

– Привет.

– Как ты там, дошёл до карьера?

– Почти.

Ветер подул сильнее, и длинные русые волосы скрыли от Степана её лицо, оставив только голос.

– Что же ты не звонишь? Может, потерял мой номер?

– Нет… прости, я позвоню, обязательно. Прямо сегодня.

– Зачем, милый, я же рядом…

Гудок, раздавшийся над самым ухом, заставил Степана вскочить. Несколько секунд он соображал, где находится, потом разом сел, протёр глаза и высунулся в открытую дверь вагона. Солнце давно скрылось, и на улице стало заметно темнее.

– Заснул чтоль? – окликнул его машинист, свесившись из окна «кукушки».

– Заснул, – честно признался Степан, тщетно пытаясь вспомнить, как того зовут. – Который час?

– Ехать пора, – ответил машинист, постучав пальцем по запястью. – Михалыч сказал, выжди полтора часа, разбуди шефа и трогай.

– Тогда, трогай.

Войдя в холл гостиницы, Степан снова обратил внимание на иконы, висящие над стойкой ресепшена, но на сей раз они не показались ему неуместным китчем. Это его удивило. Девушка за стойкой была новой, и оглядев Степана с головы до ног, спросила, может ли она ему чем-то помочь. «Постоялец пожил у Радика, но вернулся», – думал Степан, объясняя, кто он такой, и получая за это ключ.  «Успел если не надоесть, то понравиться».

В номере, за время его отсутствия, ничего не изменилось. Выйдя из душа, он нашёл на прикроватной тумбочке ставшие уже не нужными бумаги, прочитанную недолгими вечерами книгу про Ермака, и пачку презервативов. «Оптимист», – хмыкнул он про себя, задвигая всё это в ящик. Вытеревшись насухо, он сел на край кровати и невесело задумался. Чем ему заняться субботним вечером он не знал решительно. Для кабака он слишком устал, к тому же Михалыч уехал домой, а ехать туда без друга ему совсем не хотелось. Единственное, чего хотелось по-настоящему – это позвонить Лене.

Степан припомнил недавний сон, сообразил, что так и не рассмотрел её лица, а ещё вспомнил, что ничего не говорил Лене, настоящей Лене, не из сна, про конечный пункт их эпопеи – карьер. Хотя, это же был сон, с чего ему быть правдоподобным. Вот лицо не удалось рассмотреть – это обидно.

Решив прилечь и подумать об этом, Степан сразу заснул, и проспал до половины следующего дня, а вторую провёл в раздумьях, как жить дальше. Конечно, можно было жить, как жил, воспринимая Лену как приятное приключение, эдакий гусарский загул, яркое пятно в череде однообразных холостяцких будней, и наверное, в словах Михалыча была правда, поэтому Степан так боялся звонить.

Спроси он сестру, та наверняка бы посоветовала выбросить эту шалаву из головы. Секс с незнакомым мужчиной был для неё чем-то невозможным, как мир во всём мире. Степан в последнее время часто думал, что у сестры всё в жизни было просто. Закончила школу – поступила в техникум на медсестру. На втором курсе вышла замуж. Так у Степана появился зять-милиционер. Тот из органов, правда, вскоре уволился и занялся мелким бизнесом – стал что-то возить на собственной Газели.