Городошники - Татьяна Нелюбина

были в восторге. Если бы не наша Роза с шипами, которая нас застукала спящими, Прохор успел бы «речь» выучить. Но ничего, от того, что он ее прочитал, слова не утратили своей силы. Взмокший Прохор рухнул на стул. Мы ему беззвучно похлопали.

– Дмитриев. Просим вас, Дмитриев.

Славка, причесанный, в белой рубашке, деловито подпрыгивая на длинных ногах, добрался до своего планшета, спросил, хорошо ли его всем видно, вспомнил про указку, сбегал за ней, непринужденно показал на макет (из белой бельевой веревки – рельеф, из оргстекла – застройка).

– Урал, – сообщил он проникновенно, – тянется с юга на север «Каменным поясом» (так называли его в старину) на две тысячи километров. Степи, леса, тундра до самого моря… Этот поселок, – он ткнул указкой в макет, – размещается на Северном Урале. Зима, минус сорок, дети сидят дома, школы закрыты – во всех поселках, кроме этого!.. – Он стал самозабвенно рассказывать о трех стеклянных холмах-куполах и о соединяющих их галереях. – А летом, когда тепло, их фрамуги поднимаются и похожи на крылья.

Он поблагодарил за внимание.

Мы облегченно вздохнули. Ну все, пронесло.

– Кислова. Пожалуйста, Кислова.

Кислушка подрисовала реснички и поплыла.

Я уже переживал нечто подобное в детстве, когда Золушка приехала на бал. Она ступала красиво, изящно, легко – пять шажков в одну сторону, остановка, грациозный поворот и пять шажков в другую сторону, снова остановка, поворот… Голову даю на отсечение, что на планшет никто не глядел, во всяком случае – я. Усилием воли я оторвал глаза от прелестных ножек и посмотрел на планшет. То, что я увидел, было большой неожиданностью – и потому, что подача впечатляла, и потому, что планшет я видел впервые. Горизонтали были сделаны аэрографом настолько рельефно, что плоский планшет представлялся макетом: внизу темнела река (глубокого синего цвета), затем поднимались синие горы с голубыми макушками (под цвет костюма). «Био-дома» были палевыми (под цвет волос и блузки), три аллеи, усы и корешки «био-дорог» – ярко-красными (как туфельки).

Докладывала она по-английски.

Виктор пошептался с преподавательницей английского, что-то записал, подмигнул мне и изрек:

– Вуот э сервис из ин виз виллидж? (Какое обслуживание в вашем поселке?)

Кислова снисходительно спросила:

– I can answer in russian? (Я отвечу по-русски?)

– Да, пожалуйста. Мы с удовольствием услышим хоть пару слов по-русски.

Кислова ответила, и защиты на этом закончились.

Теперь, по ритуалу, студенты должны были выйти, а мы – оценивать их работы. Я не представлял, как это делается. Но у членов комиссии был уверенный вид.

Для начала мы разбрелись по аудитории, разглядывая планшеты, макеты и рефераты.

Потом незаметно сбились в группу и стали смотреть друг на друга. Было видно, что каждый про себя уже что-то решил. Я ничего еще не решил, но проникся важностью момента.

– Начнем с сильных работ, – предложил Виктор.

Роза Устиновна, улыбаясь, сказала, что не берет на себя смелость судить, где сильные, где слабые работы, и хотела бы послушать мнение других и, прежде всего, специалистов с дружественных кафедр, поэтому ей представляется целесообразным обсудить работы в той последовательности, в которой они выставлены, если у нас нет возражений.

Мы заверили, что у нас нет возражений, в шутку подняли руки, как на голосовании, и пошли кто по часовой стрелке, кто против, так как не утрясли вопрос, откуда начинать, слева от доски или справа. Но встретившись у доски, мы последовали за Владимиром Григорьевичем, который подвел нас к проекту Прохора:

– Он первым защищался. Что скажете?

– Крепкая четверка, – сказал Виктор.

– Между четверкой и тройкой, – сказал зав. кафедрой ЖОС.

– Крепкая троечка, – сказала Роза Устиновна.

Я вскричал:

– Только не тройка!.. Работал человек, старался.

– Но, Герман Иванович, – возразила она осторожно, – идея проекта, конечно, хороша, никто не спорит. Историческое жилье, избы, другими словами, размещаются в живописном беспорядке на лугу, на том же лугу – деревянные мостки, и все благоустройство, так сказать, на деревянных настилах. Идея, повторяю, хороша, любовь и уважение к старине и ландшафту – очевидны. Но подать все это он все-таки не сумел и защищался весьма посредственно.

– Не скажите, – возразил декан факультета. – Горячо защищался. Немного не дотянул в подаче – за это минус. А в целом, крепкая работа, серьезная, основательная, к тому же он – староста группы. Член комитета, у него большие общественные нагрузки. Сам из заводского поселка, обстановку знает. Мы должны поддержать его авторитет. Как вы думаете, если пять с минусом?

– Подождите, подождите, – не согласился Виктор, – мы оцениваем проект, а не человека и его заслуги перед обществом.

Декан пустился в пространные рассуждения о том, что мы все-таки оцениваем не проект, как конечный продукт, а сам процесс работы, отношение к ней, а Прохор регулярно посещает все занятия, курсовые и зачеты сдает в срок, реферат у него весьма и весьма толковый и вполне удачный макет.

Декан всех убедил, и Владимир Григорьевич поставил в верхнем правом углу планшета скромную «отл» с еще более скромным минусом, расписался размашисто и перешел к следующему проекту:

– Кислова.

Мы начали переглядываться, уступая друг другу право первого слова. Никто им не торопился воспользоваться, и тогда англичанка принялась уверять, что это у нее – лучшая студентка, свободно владеет языком, великолепное произношение, это была блестящая мысль, Владимир Григорьевич, устроить защиту на английском, надо бы ввести это в традицию, попробовать потом на дипломе, прекрасная языковая практика, вы, Владимир Григорьевич, новатор, вы и сами владеете языком и прочее.

Владимир Григорьевич благосклонно кивал, так как же мы оценим этот проект?

– Защита впечатляет, но…

– И подача великолепна, но…

– Четверочку с плюсиком?

– Между четверкой и тройкой.

– За такие био-узоры многовато троечки…

– Вообще-то вкатить бы ей «неуд», но… – Владимир Григорьевич развел руками.

Англичанка ахнула.

Виктор посмотрел на нее, на меня, что-то он тоже не просекает, как оцениваются работы. Перед нами два четверочных проекта, но один заслужил «отл», другой – «неуд».

Владимир Григорьевич охотно объяснил, что в первом проекте все-таки есть идея, а она чего-нибудь да стоит в наше время. А во втором проекте… Аэрограф – прекрасная машина. Тем более, если на старших курсах есть специалисты, которые за день могут так закамуфлировать отсутствие идеи, что простые смертные со скромным перышком и тушью ни в какое сравнение с ними не идут.

Роза Устиновна посетовала:

– В аудитории она практически не работала. Мы до последнего момента и не подозревали о конечном результате… никто не спорит, он впечатляет. Но поселка нет! Генплан не разработан, хоть и отлично выкрашен. Другими словами: идея – ноль, решение поставленной задачи – ноль,