Городошники - Татьяна Нелюбина

Мы разбежались собираться.

Накупили, что могли, напялили на себя все, что только было теплого, и набились в электричку, подшучивая друг над другом, припоминая, как Роза нас накрыла сегодня и такого страху на всех нагнала, что Прохор с перепугу в щель залег и калькой прикрылся, ха-ха-ха!

К нам с двух сторон протиснулись контролеры, народ удивлялся, что кому-то же охота людям настроение портить! Так служба у них такая! «Что вы мне протягиваете? Мне ваши рубли не нужны, вы мне ваш билет покажите!» – «Не успел, мамаша, купить…» – «Гражданин!» – «Вот сразу и гражданин!» – «Вы мне зубы не заговаривайте, вы только посмотрите на него, денег на билет ему жалко, а на штраф нет, и вроде солидный мужчина!» Славка крикнул, товарищи, мы всем вагоном берем его на поруки! Все смеются, и контролерша берется за нас. Считает и пересчитывает, не верит, что нас столько, сколько билетов. Не меньше, уверяет Славка. Умильно улыбаясь, спрашивает, почему ты такая неревнивая, Давыдова? Вот я, я ужасно ревнивый, я бы ее съел, товарищи, чтобы никому не досталась! Добрая тетенька протягивает ему пирожок. Славка откусывает, благодарит, смачно жует, предполагает, что если это закуска, то, наверное, есть и выпивон? Тетенька умирает от смеха. Наша остановка, спохватывается Прохор, чуть не прозевали!

Мы кубарем вываливаемся в снег, кругом лес, дорога длинная-длинная.

– Не печалься, Давыдова, – Славка обмотал меня своим шарфом так, что ничего не было видно, – я тебя на санках повезу.

Зина затянула:

– Парне-е-ей так много холо-о-остых, а я люблю жена-атого!..

И вот так, как мне только что было весело, стало ужасно грустно.

– Прохор, ты гитару забыл! – закричала Кислушка. – Лыжи не забыл, а гитару забыл!

– …на улица-а-ах Саратова-а-а… – горланила Зина.

Мы добрались до какой-то поляны, уселись на ствол упавшей сосны. Кругом были горы.

– Ляпота! – восхитился Славка. – Слушайте, давайте прокатимся!

Он схватил санки, меня, и мы полезли на вершину лысой горы.

Уселись, оттолкнулись и покатились. Санки вырвались из-под нас и весело унеслись вниз.

А мы – кубарем – за ними. И никак не могли остановиться, пока не провалились в сугроб. Мы лежали в этом сугробе, и было очень хорошо.

– Люб, – ладони у Славки были горячие, никто никуда не уедет, и никто никого нигде не ждет, и не было этого месяца с их длинными-длинными днями, и Славка держит мое лицо в горячих ладонях, и я обнимаю его крепко-крепко.

– Люб, ну как же я тебя оставлю, а, Люб, на кого?!

Подбежавший Прохор беззвучно ругается.

– Волшебная гора! – восхищается Славка.

Снег забился в валенки, в варежки, под свитер, мы его вытряхиваем.

– Волшебного в этой горе только то, – прошипела Кислушка, – что она каким-то образом оказалась на нашем пути. Прохор, ты нас сюда нарочно завел?

Прохор встал на лыжи, проверил крепления, махнул: вам дальше по этой дороге, и рванул куда-то по склону.

– Что это с ним? – удивилась Кислушка. – Что я такого сказала?

– Вперед, девочки! – скомандовал Славка.

Мы, охая и ахая, доплелись до деревушки. В крайней избе горел свет, из трубы поднимался дымок.

– Какая роскошь! – зашептала Кислушка. – Крыльцо! Настоящее крыльцо, смотрите, настоящие сенки! – и ощупала бревна, потрогала задвижку, заглянула в ведро с водой. – А это что? Коромысло?! Самое настоящее коромысло? Которым воду носят?

– Воду ведрами носят, – заверила Зина.

– Что ты говоришь! А там, наверное, горница, светелка, или как у вас на деревне говорят?

– А, вот и гости пожаловали! Проходите, ведь промерзли совсем!

– Это моя маманя, – сказал Прохор, – знакомьтесь.

– Очень приятно, здравствуйте, извините за вторжение, мы…

– Чего уж, раз пришли, проходите. Скидывайте одежду, от вас уже пар идет.

Мы прижались к горячему боку печки. И печка настоящая, восхитилась Кислушка. И удобства, самые настоящие, заверила Зина, на улице! Что ты говоришь, Кислушка встряхнула волосами, спросила:

– Вам помочь?

– Сколько вас? Если по двадцать штук пельменей на брата…

– Пельмени! – завопил Славка. – Я обожаю стряпать пельмени!

– Неужто мужик пельмени будет стряпать?!

А то как же! Мы все взялись за пельмени, усердно склеивали тесто вокруг фарша, оно не склеивалось, приклеивалось к пальцам, фарш лез наружу, его заталкивали обратно, усиленно давя на края, мы помирали со смеху, «щипали» пельмени, укладывали на доску, старались угадать, кто вылепил очередного уродца. Славка выудил огромный пельмень, чей это пирог тут? Мы залились, слюнки так и текли.

Первое варево отдали особо голодным. Остальные (второе варево гораздо вкуснее) сидели по лавкам в ожидании, когда стол отскоблят от теста. Отскоблили, помыли, расставили миски.

– За хозяйку этого гостеприимного дома! – Славка поднял стаканчик, привстал, ряд тут же сомкнулся, так плотно мы сидели, и тогда он, умильно глядя на нас, произнес речь во славу прекрасных уральских женщин, потом восхвалил уральское хлебосольство и воздал должное уральским пельменям.

– Тебе их в Таллине будет очень не доставать, – Кислушка аккуратно пережевала пельмень. – Славик, ты, конечно, женишься по любви, а не потому, что ожидаешь потомства?

– Ой, Кислушка, и все-то тебе хочется знать!

– Я – не Кислушка! Перестань меня так называть! Я – Мила!

– Ми-и-илая моя… – затянул Славка.

Зина подпела:

– …в том краю далеком чужая ты мне не нужна!

Я побежала к «удобствам», клацая зубами, прибежала, затопала, стряхивая с валенок снег.

– Люба, – позвал Прохор. Он стоял у крыльца и курил.

Двор упирался в лес, высыпали звезды, на снегу лежали желтые квадратики окон.

– Все в порядке? – Он придавил сигарету.

– Да.

– Эх, Люба, Любочка… Ты иди, иди, замерзнешь.

– Ничего.

И когда ворвалась в избу, удивилась, что там стояло старое черное кресло из гранитоля.

Голубев повернул свой планшет к окну и раскрепощенной походочкой прошелся по ряду.

– Смотрите, Люба Николаевна, как я буду защищаться! «А теперь, уважаемая комиссия, я хотел бы показать слайды». В зал: «Погасите свет!» И – Пинкфлойд, кадры под музыку, та-та-там! Гоп, слайд! Та-та-там! Гоп, следующий слайд! Гоп, и еще один, и все быстрее, быстрее, ритм, слайды защелкали… Ништяк?

(Клевуха, зашибон, загибон и что-то еще.)

Голубев втянул голову в плечи, и рабы радостно захихикали.

– Люб.

Я оборачивалась медленно-медленно. Славка. Я его еще не видела, но знала, что это он. Я, как щепка, куда понесет, туда и плыву. Я, как его половинка, куда поведет, туда и пойду. Я не видела его много зим, много лет. Мы с ним недолго прощались. Он стоял в тамбуре, я махала. Поезд пошел, я бежала. Я побегу за ним по снегу и льду, сотру подошвы валенок и новые подошью.

Часть II

– Розочка, вставай!

Я