За гранью. Поместье - Джон Голсуорси

они вернулись в так называемый салон, мисс Дафна Глиссе в черном кимоно – ее лицо и руки пуще прежнего напоминали алебастр, сидевшая там на диване рядом с Фьорсеном, немедленно вскочила и подбежала к Джип.

– Ах, миссис Фьорсен! – Почему-то каждая ее фраза начиналась с восклицания «ах». – Не правда ли, прелестная комната? Она идеально подходит для танцев. Я захватила с собой только кремовый и огненно-красный костюмы, они прекрасно гармонируют с черным фоном.

Дафна откинула полы кимоно, позволяя Джип оценить ее наряд – кремовый хитон с пояском, еще больше подчеркивающий красоту рук и шеи цвета слоновой кости. Рот девушки приоткрылся, словно ожидая награды – леденца. Понизив голос, она пробормотала:

– По секрету, я немного боюсь графа Росека.

– Почему?

– Ах, я и сама не знаю. Он так разборчив, изыскан, и подкрадывается так тихо. Ваш муж чудесно играет – вне всяких сомнений. Ах, миссис Фьорсен, вы очень красивы, я правду говорю!

Джип улыбнулась.

– Какой танец вы хотите увидеть первым? Вальс Шопена? – спросила Дафна.

– Да, я люблю Шопена.

– Значит, вальс. Я станцую то, что вам нравится, потому что обожаю вас. Вы, несомненно, безмерно обаятельны. Ах, не возражайте! Я сама прекрасно это вижу. И мне кажется, ваш муж невероятно влюблен в вас. Будь я мужчиной, я бы тоже в вас влюбилась. Я учусь уже пять лет, но у меня пока еще не было дебюта. Теперь же, после того как граф Росек согласился мне помочь, ждать, я думаю, осталось недолго. Вы придете посмотреть на мое первое публичное выступление? Мама говорит, что мне следует быть невероятно осторожной. Она отпустила меня сегодня вечером только потому, что здесь будете вы. Я могу начинать?

Дафна перепорхнула к Росеку:

– Ах, миссис Фьорсен просит, чтобы я начинала. Вальс Шопена, пожалуйста. Ну, этот… там-та-там…

Росек сел за пианино, танцовщица вышла на середину комнаты. Джип села рядом с Фьорсеном.

Граф заиграл, не сводя с девушки глаз, его вечно сжатые губы расплылись в приторной улыбке. Мисс Дафна Глиссе замерла, сложив кончики пальцев на груди, как статуэтка из черного дерева и матового воска, и вдруг сбросила черное кимоно. Джип от макушки до пят охватила дрожь. Эта простушка умела танцевать! Каждое движение гладкого гибкого тела, обнаженных рук и ног выдавало радостное вдохновение врожденного таланта, уравновешенного превосходной выучкой. Воистину полет голубки! С лица Дафны слетело глуповатое выражение, сменилось одухотворенностью, взгляд из потерянного стал устремленным вдаль, как того требовал танец. Да, настоящий самородок, пусть и простодушный. У Джип увлажнились глаза. Как она мила, настоящая голубка: подставила грудь ветру, взлетает все выше и выше, крылья заведены назад, зависла над землей. Бесстрашная и свободная – чистота, грация, самообладание!

Когда девушка, закончив танец, присела рядом, Джип сжала маленькую руку, но нежность была адресована искусству, а не взмокшей танцорке с губами, жаждущими леденца.

– Ах, вам понравилось? Я так рада. Можно, я теперь переоденусь в огненный костюм?

Как только она ушла, хлынул поток комментариев. Мрачный циник мистер Галлант сравнил Дафну с мадам Наперковской, чье выступление смотрел в Москве. Дафне якобы не хватало страсти, что, как он был уверен, со временем придет. Мистер Галлант отметил в танце недостаток любви. И этот про любовь! Джип как будто вновь оказалась в зрительном зале во время исполнения песни о разбитом сердце:

Твой поцелуй, твоя любовь –

Как струи свежие прохладного потока.

Какая может быть любовь в этом логове фавнов, мягких подушек, серебряных танцующих дев? Любовь? Джип вдруг ощутила невероятное уныние. А разве сама она не услада для мужской похоти? А ее дом? Так ли уж он непохож на этот? Мисс Дафна Глиссе вернулась. Пока она танцевала, Джип следила за лицом мужа. Какие у него губы! Как она могла видеть его возбуждение и не придавать этому значения? Если бы она его действительно любила, такие губы ее бы оскорбили, но она, пожалуй, могла бы понять и простить. Но сейчас она не понимала и простить тоже не могла.

В тот вечер, когда муж принялся ее целовать, она пробормотала:

– Ты был бы не против, чтобы на моем месте оказалась эта девушка?

– Эта девушка! Да я бы ее проглотил и не поперхнулся. Но тебя, моя Джип, я готов пить вечно, без устали.

Неужели это правда? Если бы она его любила, как приятно было бы слышать такие слова. Если бы только она его любила…

Глава 5

После того вечера Джип все больше соприкасалась с миром высшей богемы, этим любопытным слоем общества, включавшим в себя сливки музыки, поэзии и театра. Она пользовалась успехом, но в душе чувствовала себя чужой в этой компании, и, по правде говоря, то же самое чувствовал Фьорсен, который был истинным представителем богемы, настоящим артистом, и высмеивал окружавших его галлантов и росеков, как высмеивал Уинтона, тетку Розамунду и их мирок. Жизнь с Фьорсеном возымела для Джип по крайней мере одно важное следствие: она все меньше ощущала себя частью старого, ортодоксального, чопорного мира, который только и видела до замужества, но к которому, как сама призналась Уинтону, никогда не принадлежала сердцем, ибо знала тайну своего рождения. По правде говоря, она была слишком восприимчивой, слишком влюбленной в красоту и потому, возможно, слишком критически относилась к диктату размеренного распорядка жизни. Вот только сама по себе она не осмелилась бы вырваться из этого замкнутого круга. Оторвавшись от корней, не умея закрепиться на новой почве, не находя душевной близости с мужем, она все больше чувствовала себя одинокой. Единственную радость дарили часы, проведенные с Уинтоном, за пианино или со щенками. Она тщилась разобраться в том, что сделала, и страстно желала обнаружить глубинную, вескую причину, побудившую ее к таким действиям. Но чем больше она искала и тяготилась, тем сильнее становилось ее замешательство, ощущение, что она заперта в клетке. С недавних пор к этому добавилась новая, определенная тревога.

Она проводила много времени в саду. Цветки на деревьях осыпались, сирень отцвела, распустилась акация, дрозды замолчали.

Уинтон, установив в ходе тщательных наблюдений, что с половины четвертого до шести зять редко бывает дома, приезжал почти каждый день выпить чашку чая и выкурить сигару на лужайке. Однажды после обеда он сидел с Джип, как вдруг Бетти, иногда по прихоти исполнявшая обязанности горничной, принесла карточку, на которой значилось: «Мисс Дафна Глиссе».

– Ведите ее сюда, милая Бетти, и принесите, пожалуйста, свежего чая и тостов с маслом. И