Женщина из дома с олеандрами - Риити Ёкомицу

уже пьян. Мы с Оои Хиросукэ и Микумо Сёносукэ гуляли по Асакуса. У входа в кинотеатр «Кинрюкан» мы обсуждали, не зайти ли нам внутрь. Внезапно по всей Асакуса погасли фонари — света не было даже в окне кассы. Мы лениво пошли дальше, как вдруг услышали шум самолетов. Враг? Мы остановились и посмотрели наверх. Рядом с нами стояли три вроде бы повара, и один, повернувшись к нам, сказал:

— Это наш генератор шумит. Надо его выключить.

Повара начали шутить. Была очень светлая лунная ночь. Просто идеальная ночь для бомбежки. Наверняка почтенные гости заявятся как раз сегодня. Когда мы гуляли по Тадзима, то в какой-то темной улочке столкнулись велосипедист и прохожий. Велосипедист уронил свой багаж, и они с прохожим ссорились из-за того, кто его поднимет. Художник Микумо тоже рассердился и попытался их разнять, ругаясь на них.

На следующее утро была объявлена воздушная тревога, но вражеских самолетов не было. О вашем военном подвиге сообщили на следующий день в три часа дня. Я услышал об этом по радио в семичасовых новостях.

Один богач, заработавший состояние, завещал после смерти развеять свой прах у себя в поместье на горе Акаиси. Ему было уже за восемьдесят. Каждый день он ел только угрей, но в нем не было никакого тщеславия. Он смог жить так, чтобы ни от кого не зависеть, и уверенности в себе ему было не занимать. Не знаю, почему его просьбу не выполнили, да, скорее всего, он бы на ней и не настаивал. Человек, который просит о таком, вряд ли думает о смерти. Ему представляется горсть белого праха, которую ветер разносит по полям и лугам, и кажется, что это очень изящный способ попрощаться с миром. Наверное, написав такое завещание, некоторое время он был доволен. И при жизни он был настолько уверен в себе, чтобы не беспокоиться о том, что будет после смерти.

Вы были молоды, вам еще не было и тридцати, но вы тоже были очень уверены в себе. Вы говорили, что погибнете, словно раздробленный жемчуг, и, в отличие от горстки праха в полях, вы и правда стали жемчужной пылью. Старик, конечно, не смог бы сам разбросать свой прах, в отличие от вас, которые собственными руками раздробили свои жемчужины. И ваши тела превратились в прах, разбросанный по дну залива Пёрл-Харбор. Мне кажется, вы этим довольны. Старик, чье посмертное желание так и не воплотили в жизнь, наверняка был счастлив перед смертью, вспоминая свое поэтическое завещание, но вы, в своих засаленных рабочих одеждах дни и ночи проводившие в подлодках из раскаленной стали, не думали о том, что ваш прах будет развеян по дну залива Пёрл-Харбор. Вы забыли о том, что такое возвращение, и о том, что такое смерть. На самом деле, вы просто ушли на пикник.

Ода Сакуноскэ

Гуленок Полина

Японский писатель Ода Сакуноскэ (1913–1947) входил в литературную группу «Бурайха», к которой причисляли также Осаму Дадзая, Сакагути Анго, Исикаву Дзюна и некоторых других молодых писателей военного и послевоенного времени. «Бурайха» не являлась литературной школой или авторским коллективом: все писатели творили независимо друг от друга, объединяли их в группу прежде всего за счет литературных особенностей их произведений и тем, которые в них затрагивались. Впервые термин «бурайха» был предложен Сакагути Анго в одном из его литературоведческих эссе. Он противопоставлял литературу «Бурайхи» новым литературным течениям, основанным на западных ценностях, и призывал к возрождению японской традиции «чистой литературы» — «гэсаку» — расцвет которой приходился на эпоху Эдо. Для произведений членов «Бурайхи» и литературы декаданса характерны обращение к проблемам кризиса личности, связанного с тяжелым положением Японии военного и послевоенного времени, самоанализ и самокритика героев, общее ощущение отчужденность от общества, противопоставление ему героев.

Творчество Оды, или Одасаку, как ласково называли его друзья, охватывает как довоенную, так и послевоенную эпоху. Писал он прежде всего о жизни и нравах простых людей — представителей среднего и низшего класса, которым жилось в военные и послевоенные годы особенно тяжело. Писатель родился и прожил большую часть жизни в Осаке, здесь же разворачивается действие большинства его произведений, а их герои говорят на так называемом «осака-бэн» — осакском диалекте. В 1931 году Ода поступил в Третью высшую школу в Киото (ныне — Киотский университет) на гуманитарный факультет. Однако на выпускном экзамене в 1934 году у него открылось кровохарканье, вызванное туберкулезом, и он был вынужден прервать учебу для поправки здоровья. Позже, в 1935 году, он восстановился в университете, но к тому времени уже утратил интерес к учебе и в конце концов отчислился, так его и не окончив.

В 1935 году Ода женился, тогда же взялся и за сочинительство. Поначалу он намеревался писать драматические произведения и сценарии, но после, вдохновившись произведениями Стендаля, сосредоточился на прозе. Дебютный рассказ Оды Сакуноскэ «Дождь» был опубликован в 1938 году, а уже в 1939 году его рассказ «Вульгарность» был номинирован на престижную японскую литературную премию Акутагавы, благодаря чему на него обратили внимание в литературных кругах того времени. В тот же год писатель вместе с женой вернулся в Осаку. Во время войны Ода продолжал карьеру писателя, хотя несколько его произведений были запрещены к публикации. Именно в те годы Одасаку стали ассоциировать с группой «Бурайха», а в послевоенные годы, незадолго до смерти, Ода лично познакомился с Сакагути Анго и Осаму Дадзаем, после чего они поддерживали дружеские отношения.

В 1944 году умерла нежно любимая жена Одасаку, Кадзуэ. До самой смерти писатель носил с собой ее фотографию, хотя и женился повторно в 1946-м. В декабре 1946 года обострился туберкулез Оды, он был госпитализирован, однако состояние его так и не улучшилось, и 10 января 1947 года в возрасте тридцати трех лет писатель скончался.

Безупречный

Ода Сакуноскэ

Переводчик Полина Гуленок

Редактор Анастасия Вакар

Вокруг посмеивались: мол, я, запыхавшаяся, взволнованная, порхающая от радости, словно пташка, в предвкушении помчалась на миаи[11], но на самом деле все было совершенно не так. И вовсе я не суетилась. Неправда, что девушки моего возраста в такие моменты с придыханием шепчут: «Не могу на месте усидеть от волнения». Да, так случилось, что в мои двадцать четыре года мне до сих пор не делали предложения, поэтому на сердце в тот момент и вправду потеплело, как это ни смущает, —