Женщина из дома с олеандрами - Риити Ёкомицу

может быть, у Вакадзоно или Мацусита… В принципе, я мог бы завалиться среди ночи к ним. До шестого числа я жил у Оои. Я навестил Оои Хиросукэ, который закончил рукопись для «Современной литературы», провел у него пару дней, а затем отправился в «Тайкандо». У Оои к нам присоединился Хирано Кэн, и мы играли, отгадывая преступников в детективных рассказах, и в тот день удача была на моей стороне. Когда я отправлялся в «Тайкандо», я помнил только, как разгромил Хирано. Сначала он проиграл, Оои был вторым, а я одержал блистательную победу. В ночь с пятого на шестое декабря мы не заснули ни на миг. Жена Оои попросила меня купить рыбы, если я поеду в Одавара.

Так я оказался в Одавара вечером седьмого декабря.

Гарандо поехал в Кодзу, его не было дома. В тот день завершалась церемония совершеннолетия его старшего сына (я не знаю, что Гарандо имел в виду под «церемонией совершеннолетия», его сыну было семнадцать), и везде были многочисленные раздобытые где только можно бутылки сакэ, пива, сётю и поддельного виски, некоторые даже еще не открытые. Когда пришел Гарандо, я уже напился. Гарандо выпил в Кодзу по пути с работы. Он принес детям на ужин десять карпов-акаги и сказал, что в Одавара рыбы нет, поэтому он тащил ее с самого Кодзу.

При виде карпов я вдруг вспомнил о просьбе жены Оои и спросил, где можно купить живой рыбы. «Не в Одавара, может, в Кодзу или в Ниномия», — ответил мне Гарандо, и мы решили, что он завтра вместо этого отправится в Ниномия рисовать вывеску для врача, а я поеду вместе с ним за рыбой. Таким образом, у меня снова не получилось забрать кимоно, и я решил отложить это дело. Теперь было неясно, зачем я приехал в Одавара, но подобные перемены были частыми, и я к этому привык.

На следующий день я проснулся в семь утра. Жена Гарандо услышала, что я не сплю, поднялась ко мне и сказала, что он отправился в гостиницу «Кансуйро», что в Хаконэ, доделывать дела и вернется днем. «Затем вы поедете в Ниномия, — сказала она и продолжила: — Он надел твой костюм, чтобы выглядеть поважнее». — «Да, ладно». — «Говорят, началась война, но у нас радио не вещает днем».

В Токио такого бы не случилось. Однако в Одавара, где днем не было радиовещания, в комнате на втором этаже, где работал Гарандо, царила полная тишина. Судя по спокойному тону его жены и по тому, что я слышал в новостях несколько дней назад, я решил, что произошла какая-то стычка на границе Таиланда, и провел три часа, читая книги. Дул прохладный ветерок, и было ясно. Из западного окна ясно виднелся холм Мёдзин. Я думал, что если бы мы вместе с Гарандо поехали в «Кансуйро», то я смог бы помыться. В этой гостинице у меня были знакомые. Я по натуре был домоседом, но погода в Одавара была хорошая, поэтому мне захотелось прогуляться к горам. Все было в легкой дымке. На освещенной солнцем дороге тени казались ясными и четкими.

Я не хотел разминуться с Гарандо и отказался от мысли отправиться в Хаконэ искупаться, поэтому, чтобы развеяться, я решил побриться. В город я отправился за десять минут до полудня. В Одавара был модный район с магазинами, но прохожих там не было. На домах развевались государственные флаги. На телеграфных столбах были расклеены ярко освещенные солнцем срочные объявления, которые трепались на ветру. «Объявлена война Великобритании и США», — вокруг никого не было, и их читал только я.

Я нашел парикмахерскую, где было радио. Скоро должны были начаться новости. Кроме меня, никого там не было. Когда меня брили, я слушал чтение императорского манифеста, а затем речь Тодзё. Я плакал. Настало время, которое нельзя было описать словами. Если нужно, я пожертвую собой. Чтобы ни один вражеский солдат не ступил на нашу землю.

Когда я возвращался к Гарандо, в метрах пятидесяти от кондитерской сидел высокий, гордый собой мужчина. Это был Гарандо. Он подозвал меня. Когда я подошел к нему, по радио в кондитерской начали передавать новости о войне. Тогда я и услышал об атаке на Гавайях. В новостях тогда говорили, что два крейсера потонули, другие корабли получили повреждения, но о вас они не упоминали. В этот момент я почувствовал себя немного неловко из-за своего японского характера, который не позволяет свободно крикнуть «бандзай!» на улице. Гарандо, хоть и подозвал меня, был спокоен, будто бы не слышал новости. Он перекинулся парой слов с хозяином магазина, а затем сказал: «Пора в Ниномия, давай-ка позвоним туда».

Автобус шел по Токайдо. Снаружи ничего не изменилось, кроме того, что теперь у высаженных рядами сосен стояли полицейские. В заливе Сагами было неспокойно, и, несмотря на ясную погоду, на море были высокие волны. Поэтому в тот день мы не смогли купить рыбы ни в Кодзу, ни в Ниномия. Из Кодзу отправлялись на восток поезда с солдатами.

В Кодзу мы пересели на автобус до Ниномия. По пути мы зашли в храм секты Дзен. Была годовщина смерти друга Гарандо или что-то подобное. Кроме того, Гарандо знал настоятеля. Он открыл дверь в главное храмовое здание и громко, до странного громким голосом, спросил, нет ли у них сакэ. Перед главным зданием росли кактусы. Мы пошли к могиле. На кладбище было много небольших надгробий времен Токугавы. Гарандо положил цветы на могилу друга. Это была старая могила. Он пнул мусорный бак, наступил на него, но не молился. Даже не склонил голову ни разу.

Он быстро шел. Пройдя сквозь кладбище, мы вышли к линии Токайдо. Обернувшись, он сказал мне, что тут происходит что-то интересное. В Ниномия ведутся работы по расширению сети железных дорог, и могилы прямо сейчас переносят в другое место. Гарандо хотел мне это показать.

Действительно, на кладбище проводили эксгумации. Между холмами клубился дымок, несколько людей с повязками на лбу копали могилы предков. Лишь один уже наткнулся на кости и вытирал пот со лба. Здесь все еще хоронили, поэтому были и те, кому пришлось копать свежие могилы.

Но Гарандо не смотрел на тех, кто проводил эксгумации. Он разбирал руками комья вырытой земли и доставал оттуда какие-то черепки. Обернувшись, он сказал:

— Говорят, здесь вроде нашли множество черепков, а сейчас тут как раз переносят могилы.

— Это глиняный сосуд, — он пнул ногой вытащенный из земли длинный и узкий камень, суна в три.