Женщина из дома с олеандрами - Риити Ёкомицу

Никэн. Однако постучаться духу не хватало — постояв немного у ворот, он поворачивал назад и направлялся в Сисигатани. Расстояние от Никэн до Сисигатани достаточно велико, но почему-то ему не хотелось ехать на электричке, и он суетливо спешил пешком.

Я легко могу представить себе его в тот момент. Как и у всех первокурсников, из заднего кармана у него торчал платок, который свешивался как-то особенно уныло, и весь вид молодого человека говорил о том, как ему на самом деле не хочется никуда идти. Хотя нет, наверное, даже не так. Наверняка тогда он уже носил очки. Самые что ни на есть безвкусные стариковские очки…

Наконец, повернув от автобусной остановки Гинкаку-дзи[20] к каналу, он доходил до Сисигатани. Однако, не постучавшись в главные ворота, поспешно проходил мимо. И, подумав немного, плелся в сторону Кагурадзака… Там, в переулке в окрестностях университета Осаки, находился крохотный ломбард его однокурсника — единственный оставшийся вариант, но заложить было нечего. Тут он вспоминал, что в кармане завалялась перьевая ручка, и беспечно решал: «Точно! Можно заложить ее за десять иен». Кто бы услышал — тут же понял бы, насколько нелеп ход его мыслей, но он не замечал этого. С мыслью «как-нибудь все образуется» он заходил в ломбард, проводил там несколько постыдных мгновений и, выйдя на улицу, понимал, что два часа, в течение которых он обещал вернуться с деньгами, уже давно прошли. И такое случалось постоянно.

Пока человек, которому он обещал денег, ворчал: «Чертов Карубэ снова заставил ждать, как дурака», он только садился в электричку. На самом деле он ни на секунду не забывал об обещании, более того — даже съездил в родной дом в Осаке, это была его последняя надежда. Пока он преодолевал извечную робость и набирался мужества, подстегивая себя тем, что дал обещание, каким-то хитрым способом добывал деньги и возвращался в Киото, уже сгущались сумерки. Конечно же, в назначенном месте друг его уже не ждал. Понимая, что безнадежно опоздал, этот человек начинал бродить по ночным улицам города, разыскивая приятеля, которому дал обещание. А пока он бесплодно пытался найти его, неожиданно встречался другой друг, который просил одолжить денег, и он не мог сказать, что их нет. Конечно, так как эти деньги предназначались другому человеку, он все же пытался откреститься и растерянно бормотал оправдания. Но в итоге все равно выходило так, что он отдавал деньги.

Кстати, поначалу обо всем этом никто не знал. Никто и подумать не мог, что кто-то может поехать из Киото в Осаку только для того, чтобы раздобыть деньги, обещанные в долг. Поэтому, часами ожидая его возвращения с деньгами, люди начинали подозревать, что над ними зло подшутили. Учитывая безотказный характер этого человека, постепенно ощущение подвоха только становилось сильнее. Из-за дурной привычки предлагать всем деньги казалось, что он насквозь видит желание воспользоваться его слабостью. Но скоро стало понятно, что у него даже близко нет подобных дурных намерений. Он действовал из самых искренних и чистых побуждений, с мыслью, что, чем использовать людей, куда лучше и правильнее позволять другим пользоваться твоей добротой… Нет, на самом деле, конечно, дело было в слабости его характера, чего сам он даже не замечал. Поняв это, все продолжили преспокойно использовать его. Кстати, вскоре он, тот, кто прежде предлагал денег всем, с кем едва успевал познакомиться, начал без конца спрашивать у всех с обычной широкой улыбкой на лице: «Не мог бы ты одолжить мне денег?» Не то чтобы он изменился — просто, как вскоре стало понятно, из-за того, что он направо и налево одалживал всем, у него начались катастрофические проблемы с финансами. Так или иначе, все, кто держал его в дураках, были крайне озадачены этой переменой. К тому же они были слабы перед его улыбкой. Эта улыбка словно выставляла напоказ гнилые сердца тех, кто до сей поры только и делал, что использовал его. Поэтому в ответ на просьбу у них язык не поворачивался отказать, даже если денег действительно не было. Ведь он-то одалживал им и тогда, когда сам не имел ни гроша за душой. Те, кто легко пользовался им, не могли теперь так просто отмахнуться от него. Однако поступать так же, как и этот человек, никто тоже не мог. Поэтому они все же отказывали, если денег не было. Стоило им отказать, как он тут же добродушно улыбался и больше не возвращался в этой теме. И когда собеседники пытались оправдываться, говоря, что непременно одолжили бы, если бы у них самих были деньги, торопливо отмахивался: «Да ничего страшного! Все нормально!» Но этими словами он, сам того не желая, больно задевал окружающих. Осознавав собственную никчемность, они больше не смели поднять головы в его присутствии…

Рассказав эту давнюю историю, его друг — тот самый любитель пофилософствовать — заявил, что именно благодаря Карубэ-куну осознал всю подлость своей натуры и понял, насколько Карубэ великолепный человек, именно тогда, когда тот попросил у него в долг. Действительно ли этот человек настолько хорош? Мне тоже стучалось одалживать ему денег, но я даже близко не почувствовала чего-то подобного. Напротив, я только сильнее разочаровалась в нем.

Это произошло незадолго до свадьбы. Я возвращалась из парикмахерской, когда среди толчеи на улочке Синсайбаси заметила его, семенящего в мою сторону. Когда я остановилась, он тоже меня заметил, тут же подошел с широкой улыбкой на лице и, даже не спросив, куда я иду, и толком не поздоровавшись, поинтересовался, все так же улыбаясь, не найдется ли у меня денег в долг. Не поднимая глаз и робко маясь на месте, добавил, что достаточно всего пары иен. Махнув рукой, я дала ему денег и под предлогом, что спешу, поспешно ушла, не поднимая головы. Посреди оживленной улицы, на глазах у всех, одалживать у собственной невесты какую-то мелочь… И этот человек станет моим мужем? Всю дорогу я думала об этом и, вернувшись домой с мыслью, что если и разрывать помолвку, то только сейчас, рассказала все родителям, но отец лишь легкомысленно рассмеялся со словами: «А? Карубэ-кун правда так сделал? Вот забавный парень» — и совершенно не попытался меня понять. Я сама почувствовала себя дурой, когда стояла там как неприкаянная и повторяла, что нет же, нет же, дело в том, что на человека, который на глазах у всех одалживает у невесты деньги, совершенно нельзя положиться, что я не буду с ним счастлива — ведь речь об этом. Но мать