Глаза Моны - Тома Шлессер

самый дальний, но визуально расположенный у самого колена центральной фигуры, в шляпе с полями в виде языков пламени, удивленно смотрит на что-то, невидимое нам. Другой, самый ближний, изображенный в профиль, глядит куда-то в сторону с видом скептическим и скорее безразличным, на нем красная одежда и красный берет, лицо у него тоже с красноватым оттенком, видна одна рука, в которой он сжимает поводья осла. Между двумя мужчинами – молодая женщина с нежным взором, полнотелая, с собранными в шиньон рыжими волосами, на шее у нее завязана косынка. С правой стороны, среди редких деревьев вырисовывается на фоне бледного неба, над очень низким горизонтом каменный бюст фавна.

Мону сразу поразило сходство юноши на большой картине с ее одноклассником Диего. Ну просто вылитый Диего, и разница в возрасте – тому юноше лет семнадцать – не имела значения. Потрясенная, она, глядя на картину, только это и видела. И со смутной не то тревогой, не то надеждой задавалась вопросом: может ли быть, чтобы люди, давно умершие, вновь возникали в другом историческом времени? Не висит ли в каком-нибудь музее картина, сохранившая ее, Моны, изображение, какой она была в другой жизни, в другом веке и другой стране? Но с дедом она этой, уж слишком причудливой мыслью делиться не рискнула.

– О чем-то задумалась, Мона? Уж я тебя знаю.

– Да нет же, Диди, я медитирую, – выговорила Мона, гордая тем, что освоила такое умное слово.

– Давай тогда помедитируем вместе! Что тут у нас? Художника зовут Антуан Ватто, он рано умер – прожил всего тридцать семь лет, и в его жизни много белых пятен. Неизвестно, при каких обстоятельствах он написал эту внушительного размера картину, которую несколько раз обрезали по краям, – кто, когда и зачем, мы тоже не знаем. В общем, простор для догадок.

– Фигура расположена не в самом центре, а немножко сдвинута вбок, – может быть, это как раз из-за того, что картину обрезали?

– Хорошее наблюдение, Мона! Крупная главная фигура действительно слегка сдвинута влево, и такое необычное расположение усиливает впечатление какой-то неустойчивости и даже диссонанса всей сцены. Возможно, это получилось случайно, из-за срезанных краев, но не исключено и другое: что, если это сознательный смелый замысел Ватто, причем гениальность его проявилась в том, что он ограничился намеком. Кроме стоящего юноши, на картине изображено еще четыре человека, все они, как и он, – персонажи комедии дель арте.

– Это что-то театральное?

– Да. Честно говоря, я не большой театрал, но комедия дель арте – особое дело! Изначально это итальянский народный театр, его актеры постоянно принимают активное участие в действии. И не только словесно, но и с помощью выразительной пантомимы. Такие смешные и жестокие представления были очень популярны в XVIII веке. У них много общего с карнавальной традицией, а на карнавале вся общественная иерархия переворачивается вверх тормашками и последний бедняк лупит палкой вельможу.

– Мне кажется, этот юноша – чей-то портрет, – сказала Мона, надеясь, что дедушка скажет, кто послужил моделью для художника, и тогда она сможет опознать двойника своего одноклассника Диего.

– На этот раз нет, – ответил Анри. – Мы не знаем, кто это. Довольно долго героя картины называли Жиль, а теперь зовут Пьеро. И понятно почему: в то время Жиль и Пьеро были практически одинаковыми, взаимозаменяемыми персонажами. Тот и другой низкого происхождения, простодушные, хотя иной раз находчивые, и оба отменные акробаты.

– А я всегда представляла себе Пьеро с белым лицом, грубо разрисованным черной краской.

– Такой образ Пьеро, вымазанного мукой и углем, появится только в XIX веке. Но посмотри, как искусно художник выписал призрачную бледность юноши, а все благодаря игре оттенков на его костюме. Он пользовался свинцовыми белилами, это тяжелая и очень ядовитая краска. Некоторые считали, что он и умер оттого, что отравился парами свинца.

– А вон тот, позади, с гнусной ухмылкой, явно насмехается над нами.

– О да, какой контраст с Пьеро! Этот человек, почти старик, – Доктор, самодовольный наглец, тоже из комедии дель арте. Он бахвалится своей мнимой ученостью, а на самом деле не умнее своего осла. Авторитет ученых – дутый, говорит нам Ватто. С другой стороны мы видим Леандро с выпученными глазами, с ним рядом его смазливая подружка Изабелла. Типичная влюбленная парочка из комедии дель арте, хотя у Ватто ничто не говорит об их нежных чувствах. Они тут за компанию с последним персонажем, мерзким Капитаном, задирой, хвастуном, грубияном и трусом, он в шляпе, похожей на петушиный гребень, и тянет за узду несчастную скотину. Все четверо сулят загадочные интриги, махинации, завязки и развязки, уморительные трюки и убийственные реплики. Так что картина могла бы служить вывеской, афишей театральной труппы, зазывающей публику насладиться спектаклем.

– Ну, если это реклама, значит, картина была всем известна.

– Представь себе, нет. Говорят, что, когда картина была создана, на нее никто не обратил внимания, потом она надолго исчезла и вдруг появилась в лавке некого Менье, торговца с площади Каррузель в центре Парижа, почти через сто лет после смерти Ватто. Ловкий лавочник написал мелом на картине строчку известной в ту пору песенки: “Пьеро так рад вам угодить!” Печальный клоун приглянулся одному прохожему по имени Доминик Виван-Денон, и он купил его всего за сто пятьдесят франков. Это было в 1804 году. И в тот же год Наполеон назначил Денона первым в истории директором Луврского музея.

– Надо же, Диди, картина как будто сама себя отрекламировала.

Анри довольно кивнул – Мона определенно делала успехи. Он взял ее за плечи, развернул и указал на соседнюю с “Пьеро” картину:

– А теперь посмотри на другую картину Ватто, написанную в то же время, что и “Пьеро”. На ней нарядная толпа, все люди из высшего света, они собрались в веселое паломничество на греческий остров Киферу, где находилось святилище богини любви Афродиты. Эта картина сыграла решающую роль в короткой жизни Ватто. Это была его вступительная работа, представленная в 1717 году в Королевскую академию живописи и скульптуры, которая должна была продемонстрировать, что он достаточно искусный художник, чтобы его приняли в это почтенное, классическое заведение, членство в нем давало возможность сделать официальную карьеру. Мало того, эта картина положила начало новому жанру “галантных сцен”, или “галантных празднеств”, представлявшему мир как бы в состоянии невесомости, утопающим в удовольствиях и любовных утехах.

Говоря это, Анри невольно подумал о шестидесятых годах XX века, когда царило увлечение наркотиками, психоделиками, свободной любовью, порожденное таким же желанием убежать от всего серьезного. Сами того не зная, хиппи, отправляясь на остров Уайт