Голые среди волков - Бруно Апиц

А хорош ли вообще этот план с проклятой запиской?

Страх, который нагнала на Цвайлинга жена, еще не прошел. Все время, что он служил в частях СС, ему не приходилось задумываться о будущем. Эмблема «Мертвая голова» и принадлежность к частям СС, охранявшим лагерь, освобождала его от житейских хлопот. Лишь после вчерашнего объяснения с Гортензией он с устрашающей ясностью понял, что конец лагерю близок и этот момент уже не отодвинешь в блаженную даль. О том, что сам может погибнуть, Цвайлинг не думал. Для этого он был слишком туп. Со скукой смотрел он сквозь стеклянную перегородку на заключенных, работавших на складе. Что с ним будет? «Может, еще я тебя кормить стану? Ты ничему не учился». Эти слова не выходили у него из головы, а мысль о нелегкой жизни в неопределенном будущем лишала его покоя. И надо же, чтобы на фронте все пошло вкривь и вкось!

Он жил, не зная забот. И вдруг все разом должно измениться! Фюрер просчитался. Фюрер? Чушь! О нем Цвайлинг в эту минуту думал как о ком-то совершенно постороннем и недосягаемом. Отсиживается себе в надежном бомбоубежище! А где-то его еще и самолет ждет.

Цвайлинг чувствовал себя покинутым. Начальник лагеря не замечает его. А другие? Клуттиг? Райнебот? Они с ним любезны, лишь когда можно чем-либо поживиться. Золотым портсигаром какого-нибудь еврея, брильянтовым перстнем, золотой авторучкой… «Дружище гауптшарфюрер…» – и хлопают его по плечу. Дружище? Цвайлинг горько усмехнулся, представив себе, как будут глумиться над ним эти «господа друзья», если ему в один прекрасный день понадобится их помощь. Безотчетный страх, охвативший Цвайлинга, внезапно перешел в страх перед Клуттигом и Райнеботом. Если всплывет история с ребенком, они без колебаний отправят его на тот свет…

У длинного стола стоял Гефель и беседовал с заключенными. Цвайлинг ненавидящими глазами смотрел на них. Страх в нем превратился в ненависть к «подлому псу», который подложил ему такую свинью… «Вот кого я должен благодарить! – думал Цвайлинг. – Погоди, уж я поджарю тебя, скотина, на медленном огне!»

«Заткнись! Опять распустил слюни!..» Гортензия часто шпыняла его, не церемонясь, – она видеть не могла его вечно разинутый рот. Цвайлингу почудился голос жены, и он очнулся от своих дум. Словно застигнутый врасплох, он тут же закрыл рот, поднялся и, шагнув к двери, отворил ее:

– Гефель!

Гефель вскинул глаза и проследовал в кабинет. Каждый раз, когда он встречался с Цвайлингом, между ними вставало нечто обоюдоопасное, о чем приходилось умалчивать, – ребенок! Оба постоянно помнили об этом, и Гефель при каждой встрече с любопытством ждал, что скажет Цвайлинг.

Гефель спокойно смотрел в лицо гауптшарфюреру. Тот, усевшись, вытянул под столом длинные ноги.

– Сегодня больше этапа не будет. После поверки убирайтесь все в бараки.

Что это значило?

– Вам не нравится, что вы раньше уйдете отдыхать? – Это прозвучало почти приветливо.

– У нас еще очень много дел.

Цвайлинг махнул рукой.

– Доделаете завтра. На сегодня хватит! К тому же скоро конец, – добавил он.

– Как прикажете вас понять, гауптшарфюрер? – прикинулся наивным Гефель.

– Зачем же вы так, – с притворной доверительностью сказал Цвайлинг. – Мы оба знаем, о чем речь. – Они смерили друг друга взглядом. – Объявите построение. Ключ я сегодня возьму с собой.

Выходя из кабинета, Гефель чувствовал спиной настороженный взгляд Цвайлинга. Незаметно подмигнув Пиппигу, который стоял у стола и подозрительно следил за кабинетом, он дал тому понять, что назревают какие-то события. Они не обменялись ни единым словом, только глаза их сказали: «Не зевай!»

– Стройся на поверку! – объявил Гефель. – Стройся на поверку!

Заключенные, удивляясь преждевременной поверке, собрались у длинного стола. Тем временем Гефель ходил по складу и проверял, закрыты ли окна. Он размышлял: если Цвайлинг сам отнесет ключ на вахту, дверь им не открыть и проникнуть в склад можно будет лишь через окно. Первоначальный план пришлось отбросить. Гефель чувствовал, что где-то притаилась опасность. Почему Цвайлинг дольше обычного торчит на складе? Что он задумал?

Из угла вышел Кропинский, тоже удивленный ранней поверкой.

– Что случилось?

Гефель успокоил поляка и велел ему становиться в строй. Затем открыл одно из двух окон в торцовой части склада и выглянул наружу. На три метра ниже окна начиналась крыша здания, соединявшего вещевой склад с баней. Гефель остался доволен. Он притворил створку, но шпингалет в гнездо не задвинул, так что окно можно было теперь открыть снаружи. После этого Гефель пошел на поверку.

Уже стемнело, общелагерная поверка давно окончилась, а Цвайлинг еще не уходил со склада. В темном углу между кухней и баней стояли Гефель, Пиппиг и Кропинский. Они молча наблюдали за окнами во втором этаже большого каменного здания. Сеял мелкий холодный дождь. Грея руки в карманах тонких штанов, трое мужчин не отрывали взгляда от окон. Над лагерем нависла мертвая тишина. Не было видно ни одного заключенного. Время от времени по хрусткому гравию проходил, возвращаясь из канцелярии, какой-нибудь блоковый староста и исчезал в бараке. Вспугнутая тишина опять застывала. Мерцали красные лампочки на заборе. Тускло поблескивал мокрый от дождя асфальт на широком аппельплаце. Вокруг лагеря чернел лес.

Кропинский что-то прошептал друзьям, но они его не расслышали, а переспрашивать не стали.

Заснул ли мальчик?

Цвайлинг поставил лампу под письменный стол и завесил ее, чтобы свет не проникал сквозь незатемненные окна. Прошло достаточно времени, и он был уверен, что теперь Райнебот покинул лагерь, а часовые у ворот сменились. Записка лежала наготове в верхнем наружном кармане кителя. Цвайлинг потушил лампу и поставил ее обратно на стол. Ощупью пробираясь вдоль окон склада, он прошел в дальний угол, отодвинул в сторону штабель мешков с одеждой и посветил перед собой карманным фонариком. От слепящего света ребенок широко раскрыл глаза и тут же заполз под одеяло.

На дворе Кропинский дернул Гефеля за рукав:

– Гляди!

Все трое уставились на последнее окно, за которым мерцал свет… Пиппиг внезапно сорвался с места и побежал к складу. Гефель догнал его прежде, чем тот успел распахнуть незапертую дверь, и оттащил назад.

– Ты спятил? – зашипел Гефель.

– Убью собаку! – прохрипел Пиппиг.

Подоспел Кропинский. Наверху скрипнула дверь. Надо было немедленно принимать решение. Трое заключенных торопливо зашептались.

Гефель скользнул в дверь, а двое шмыгнули в темную нишу под наружной лестницей. Гефель молниеносно закрыл за собой дверь. Над его головой по каменным ступеням застучали кованые сапоги. Тусклый свет от затемненного карманного фонаря, словно призрак, плыл вниз. В вестибюле стоял мрак. У Гефеля было меньше секунды, чтобы