Человек, который любил детей - Кристина Стед

Покурим? Устриц, пожалуй, не нужно для дочери короля морепродуктов. Не возражаешь, если закажу я? Эй, привет! Как дела, Малларки? Что новенького? Отлично, отлично!– Он сделал заказ для них обоих и, потирая руки, наклонился через стол к Хенни: – Итак, что новенького? Хочешь узнать последние известия? Слышала об одном мужике из Боуи[26], у которого была скаковая лошадь (пони). Он ее любил и принес ей несколько журналов, чтоб почитала в своей конюшне. Но лошадь лишь взглянула на них и отвернулась к своему сену. А собачка расхохоталась: «Неужели ты думаешь, что лошадь умеет читать?»

– И в чем тут юмор?

– Ха-ха-ха, ха-ха-ха, – проревел Берт, – не понимаешь! А вот еще: сидят на дереве две маленькие пташки, и одна говорит: «Это Гитлер». А вторая: «Чего же ты ждешь?»

– Вот идиот! – рассмеялась Хенни. – О, с тобой не соскучишься, это точно. Твоей юной мисс не понравилось, что я позвонила. Я слышала, что она сказала!

– Еще бы! – со смехом воскликнул он. – Я велел ей прикрывать трубку рукой, когда она глупости свои болтает. – «И сколько ей лет?» – спросила малышка. «Тридцать два или тридцать три», – ответил я. «Ну а я что говорила? Старуха и есть старуха, – заявила она. – И чего ей надо?» – «Эта женщина – леди, – сказал я ей. – Ты таких в глаза не видела». Я не скажу, что она ответила: это не для ушей истинной леди.

– Но тебе очень хочется, – поморщилась Хенни. – Я бы выпила чего-нибудь крепкого. Сволочи эти церковники и спесивые бонзы, принявшие «сухой» закон. У самих-то, поди, погреба ломятся от спиртного.

– Старый добрый Синай, старый добрый Дженкинс Хилл[27], – вскричал Берт, – должны же были сделать столицу безопасной для лупоглазых туристов! Уверен, твой Сэмюэль Праведник считает, что они поступили верно.

– Разумеется, – пожала плечами Хенни. – Он думает, если б ему удалось встретиться и полчасика поговорить с президентом Рузвельтом, тот запретил бы алкоголь в Белом доме на весь срок своего пребывания у кормила власти. Он уверен, что Вудро Вильсон был Господом Всемогущим, потому что именно в годы его правления был введен «сухой» закон. Иногда мне кажется, что я жила в Белом доме – или что так думает Сэмюэль… – Она снова передернула плечами. – Не понимаю, почему он не пошел в политику, с его-то даром к болтовне и любовью к зеленым лужайкам!

Берт удивленно рассмеялся.

– Сколько пафосу! Все рассуждает о высших слоях и материях. И чего он не выбрал себе в жены другую женщину ради своего же блага?!

– Может, еще выберет, – утешил ее Берт.

Хенни горько рассмеялась.

– Знаешь, какое у него любимое высказывание? «Мой добрый генерал, для женщины и для мужчины имя их доброе – сокровище души»[28]. У него есть все: дети, папины деньги, тепленькая должность, связи и репутация во властных структурах! – Она смущенно хохотнула. – И при этом он считает, что мужчины должны вступать в брак девственниками!

– Да чтоб мне провалиться!

– Первая наша ссора случилась именно из-за этого. Я просто ему не поверила! А теперь верю. И вдобавок к этому все остальное – в карты не играть, неприличные анекдоты не рассказывать, не пить, не курить, увлекательных книг не читать. Когда мы поженились, у него было больше четырех тысяч книг, и среди них – ни одного романа! Он так отчитал меня, застав с библиотечной книгой, которую дала мне Хасси, что я целых полгода не решалась открыть какой-либо роман. Но как и для всех лицемеров и подлецов, если книга в другой обложке, тогда можно. Он разрешает родной дочери читать о всяких буйствах и помешательствах – о припадках монахинь в монастырях, которым привиделся Сатана со всеми его причиндалами, о спаривании животных и о старинных обычаях, царящих в крестьянских хозяйствах Европы, и одиннадцатилетняя девочка штудирует всю эту дрянь, потому что это, видите ли, наука! Своим непрерывным чтением она просто сводит меня с ума. А гонору сколько! Еще один Великий Я-Я выискался. Вечно уткнется носом в книгу. Меня так и подмывает выхватить у нее эту гадость и засунуть ей в глаза, в ее болтающуюся башку. Так и хочется сварить все эти мерзкие книги в тазу для варенья и заставить обоих сожрать эту гнусь. Вот уж будет пир ученья, о котором он постоянно твердит! Хочу увидеть, как их большие животы пухнут от этих поганых научных книг, подобно тому, как моя голова пухнет от его болтовни… – Хенни внезапно умолкла, переводя дух. Берт смиренно поедал устриц и пил вино.

– Твоя ошибка, юная Генриетта, в том, что ты постоянно думаешь об этом, – произнес он после короткой паузы. – Возьми вот меня, – увещевающим тоном продолжал Берт. – Что, если бы я расстраивался из-за того, что мой папаша ни разу в жизни цента не заработал честным трудом, а постоянно клянчит деньги у меня, своего сына, а?

– Знаешь, Берт,– снова заговорила Хенни, чуть заметно дрожа,– порой как подумаю, что он топчет мою жизнь, пребывая при этом в полнейшей убежденности, что, раз он прочел несколько заумных книжек, то этого достаточно, убить его готова, еле сдерживаюсь. Сжимаю кулаки, чтоб не вцепиться в его сальные соломенные волосы или не запустить чем-нибудь в его болтливый рот, из которого вечно хлещут хвастовство или ор. Если б я могла убить его и его девчонку,– продолжала она,– я бы с радостью отсидела срок в тюрьме. Но что станет с моими детьми? Их отдадут в приют? Разве такое можно допустить? Даже подумать страшно. У Хасси всего один ребенок, а она мне все твердит: «Нужно уметь находить компромиссы!» Но ей-то самой не приходится идти на компромиссы. Ее кроткий тихий муж – крыса c содранной шкурой – все время где-то гуляет, торчит в барах со всякими странными типами, а она сидит дома и ведет их бизнес. Что она может знать о компромиссах? Советует мне идти на компромиссы, а сама ведь ни за что не пойдет на компромисс. Он вечно глаголет о равенстве, о правах каждого. А мне так и хочется крикнуть ему: а как же права каждой? Хорошо быть великим демократом, когда у тебя есть рабыня, об которую можно вытирать ноги. Мне приходится набивать старые матрасы, потому что у нас нет денег на новые! Взгляни на мои руки!

Она выставила перед собой огрубелые ладони. На потемневшей от въевшейся грязи коже местами виднелись светлые пятна, оттертые жестким мылом.

– И это еще я каждый день мажу их кремом, – с горечью сказала она. – В журналах пишут: ухаживайте