Дом Богачей - Михаил Лопатин

он сам все выложил. Камилла – та, которой Леон доставлял цветы и устанавливал прослушку, – приглянулась ему, оказалось, что он все это время пропадал на встречах с ней. Имея аппаратуру в ее квартире, он мог изучать эту знойную блондинку. Параллельно нашей работе продолжал следить за ней.

Когда мы приезжали с дела в наше логово, он с порога шел в гостиную, открывал ноутбук, включал трансляцию из квартиры Камиллы, вставлял в ухо наушник и подслушивал. Он мог так сидеть часами, играя со мной в карты, выпивая и слушая разговоры женщины по телефону или с очередной подругой, которая пришла к ней в гости. Мне он отвечал уклончиво насчет нее – так, ничего особенного, очередная потенциальная цель, нужно пока последить. Видимо, в какой-то из тех дней он, узнав, в какой ресторан она пойдет ужинать, набрался смелости и отправился изображать случайное знакомство. Мастер перевоплощений, прирожденный актер, он всегда втирался в доверие и в этот раз не оплошал. Одевался он с иголочки, пользовался парфюмом, постоянно причесывался, мне говорил – так надо, не лезь, сегодня я иду на дело один.

– Значит, ее дочку я больше не выискиваю? – кричал я ему вслед, когда он бежал в ванную готовиться к свиданию.

– Работу не забрасываем! Иначе секта от нас не отстанет!

Леон казался мне неприступной крепостью, но защита подвела в уязвимом месте – в самом сердце обороны. Я стал вспоминать, как он поглядывал на девиц, на их прелести, будто бы наблюдатель на посту, а на деле – от возбуждения. Леон всегда держал меня в ежовых рукавицах, а вот его-то никто и не ограничивал. В самом деле, вот так работенка – ездить в лучшие ночные заведения Европы по наводке бывшего копа и следить за богатенькими, очаровательными и порочными. В таких ночных сменах грех не позабыть, где работа, а где отдых. Я узнал от него, что до меня он не ходил на дело полгода, торчал в общине. Попав на свободу, первое время был настороже – его еще могли искать ради мести бывшие члены группировки Подпольщика, однако кровь заиграла в нем. Впервые он был в Париже без Элиуда или Кристофа, лишь со мной, пилотным проектом, не вербовщиком, не сбежавшим, к которому нет доверия, а значит, перед которым нет ответственности. В общине и знать не знали о повышенной слабости Леона к женщинам, здесь пастырь Пий просчитался, отправив его в самый малинник после шести месяцев воздержания – в поселении у него не было подруги, в отличие от меня.

Мне сексуальный пост в те дни давался проще: я только-только нагулялся с Евой. По крайней мере, сам себе внушал, что это я ее использовал для удовлетворения своих желаний. Таким образом я тщетно успокаивал себя. Каждый раз, когда я вспоминал Еву, мне становилось не по себе, сердце неумолимо щемило – я думал, что у нас любовь, а оказалось, она была на задании. Я понятия не имел, где теперь она, чем занималась, была ли жива. Хотелось отмотать все назад, увезти Еву среди ночи из общины и больше никаких похищений, никакой работы на секту. Лишь свобода. Мы бы снимали квартирку, я зарабатывал бы на ремонте техники, она – да где угодно, хоть официанткой, лишь бы не на пастыря. Я поделился этими соображениями с Леоном, выпив больше обычного и позволив себе вслух помечтать. А он выпалил:

– Ты что, до сих пор не понял? Ева – дочь пастыря.

Я молча смотрел на него.

– Очнись, Адам, то, чем мы занимаемся, для нее не просто работа, для нее это вся жизнь. Ева родилась в этой общине.

Глава 15.

Опасный свидетель

Одна из причин, почему люди спят, – чтобы избежать того, что их расстроило.

Д. Киз, «Таинственная история

Билли Миллигана»

Новость о Еве меня добила, я стал сам не свой, в один из тоскливых вечеров не выдержал и вспылил. Да что уж там вспылил – напился и разгромил всю квартиру, бил столы, вазы, перевернул кровати, выбросил вещи Леона из шкафа. Затем провалился в уцелевшее кресло с бутылкой вина и, обессиленный, пил, полулежа в одних трусах. Вид в квартире был, как после налета грабителей. В таком положении Леон меня и застал в тот вечер, когда сам пришел раньше и злее обычного, помятый и с фингалом под глазом. Оба пьяные, мы даже подрались, да так, что искры летели. Высказав друг другу накопившиеся за два месяца претензии, расселись по креслам, каждый в свое, как и раньше. Открыли еще бутылку вина, и Леон мне все выдал про свою Камиллу.

Долой притворство

Леон оказался озабоченным женщинами даже похлеще меня. Его полугодовое воздержание, когда он «залег на дно» в общине, проявлялось весьма красноречиво: по утрам я просыпался, когда Леон шел мимо меня в ванную с внушительным, словно корабельный нос, остовом, на котором трусы выглядели, как палатка на каркасе.

– Иди охладись в душе, а то снесешь кого-нибудь своей дубиной! – кидал я ему вслед подушку.

С понедельника по четверг мы проводили ночи дома – никто по заведениям в эти дни не ходит, и я слышал частенько из его комнаты странные шорохи, нечто среднее между трением и хлюпаньем. Порой звуки нарастали до такой громкости, что я не выдерживал и начинал взахлеб смеяться:

– Господи Иисусе, что у тебя там, пехота в комнате?

– Иди в задницу, – смеялся в ответ Леон и даже не думал затихать, пока не кончит.

Мне представлялось, каково жить, например, в студенческом общежитии, и становилось не по себе. Однажды я таки ворвался ночью в его комнату, резко открыв дверь, заорал во все горло: «Воздушная тревога!» – и бросил в него подушку. Леон сидел на кровати с включенными на ноутбуке видеороликами эротического содержания и полировал свой набалдашник.

В ночных клубах он перестал скрывать свои желания: пялился на выпирающие груди, оглядывался на задницы, и если хоть одна обольстительница подмигивала ему, даже в шутку, терял рассудок. Этот Казанова, пьяный без вина от такого множества сексуальных прелестниц, глаз не спускал с их выразительных изгибов, предугадывая, что скрывают они под одеждами. «Некоторые женщины настолько божественной красоты, что при виде их я едва держу себя в руках», – распалялся Леон. Мне-то казалось, что ночные заведения не для меня, но теперь я осознавал, каково ему. Не одаренного красотой мужчину обходили стороной, он был среди девушек незаметным, оттого и находился близко – никто его даже не отталкивал. На танцполе он тонул среди полуголых тел, всех этих изящных бедер, загорелых спин, трясущихся грудей, пупков с пирсингами. Такая близость к секретам наготы лишала его последнего самообладания. Он жаждал женщин тем глубже, чем сильнее они его не замечали. Любой животик, задетый локоть, смесь духов и пота – все было сокровищем недосягаемых берегов. Я-то думал, что отстаю в искусстве обольщения, но вот живой пример передо мной – тридцатипятилетний гроза эротических сайтов не мог пристроить свою стертую до мозолей дубину.

Вот в ту пору он как раз и приехал впервые к Камилле под видом курьера с цветами по заданию Элиуда. И закрутилось, завертелось. Влюбленный, он стал следить за ней, разведывать, прослушивать. Накопленной информации хватило, чтобы знать, о чем с ней говорить, куда она любит ходить, где ее можно перехватить. Оставалось, как он утверждал, разыграть перед Камиллой случайное знакомство в местечке под названием «Эпикур» на улице Фобур Сент-Оноре, там в субботу вечером у нее была назначена встреча с подругой. От всех этих новостей мы позабыли прежние распри, для крепости сна решили выпить еще по бокалу: завтра планировался ответственный день. Так и сидели в окружении перевернутой мебели, упавшей гардины и поломанных стульев, как двое выживших посреди кораблекрушения.

Проснулись мы на следующий день привычно – к обеду. Выспались, собрались и поехали по магазинам, субботнюю закупку продуктов на предстоящую неделю никто не отменял. Леон больше не пользовался доставкой еды – скептицизма относительно моего поведения в нем поубавилось, как и возражений