Не могу и не хочу - Лидия Дэвис

облегчение. Я хотела бы описать Фонду это невероятное облегчение. Но потом я подумала, что вы, наверное, и так об этом знаете. Вам, наверное, говорит об этом каждый, кому вы помогаете. Все ли вам об этом говорят? Или некоторые из них слишком стесняются, а другие касаются только деловых вопросов? Они, наверное, очень практичные и сразу планируют, на что потратят деньги? А бывает ли так, что люди не чувствуют облегчения, хотя они рады и взволнованы? Или даже не рады и не взволнованы? Но я все равно хотела об этом рассказать. Я хотела сказать вам, что все будет хорошо, и вам не о чем будет волноваться.

Я хотела рассказать, что всю свою взрослую жизнь, начиная с двадцати одного года, я переживала насчет того, на какие средства буду жить в следующем году, а иногда и на следующей неделе. Пока я была еще молодая, да и позже тоже, родители иногда присылали мне небольшие суммы, но обеспечивать себя я должна была сама, это была моя зоне ответственности. Я это знала, и у меня никогда не было надежного источника доходов на будущий год. Иногда мне становилось страшно, потому что я зарабатывала мало и не знала, как сделать так, чтобы зарабатывать больше. Я физически ощущала этот страх где-то в животе. Он находил на меня внезапно: что я буду делать? Как-то раз я была вообще без денег, но перед этим подруга одолжила у меня тринадцать долларов. Я не хотела просить, чтобы она их вернула, но пришлось. Сильнее всего я хотела сказать, что теперь мне не надо будет ходить на работу, потому что эта работа мне очень тяжело дается. Я имею в виду преподавание.

Преподавать мне всегда было тяжело. Иногда это превращалось в катастрофу. Я не боюсь тяжелой работы, я к ней привычна, но именно этот вид работы, преподавание, которым я занималась, просто уничтожал меня, почти выводил из строя. Особенно трудным был год как раз перед телефонным звонком, и тот год, когда я собственно его и получила. Мне тогда хотелось плакать, хотелось кричать, хотелось ломать руки и жаловаться, и я пробовала жаловаться знакомым, хотя никогда не жаловалась так сильно, как мне этого хотелось. Некоторые слушали и пытались помочь, но надолго их не хватало, разговор вскоре заканчивался. Большей частью я держала свои чувства при себе. Когда позвонили из Фонда, учебный год еще шел, но после звонка все изменилось, потому что теперь я знала, что не буду продолжать. Осталось два месяца, думала я, и с этим будет покончено, возможно — навсегда.

В автобусе по дороге в колледж я часто мечтала, что произойдет что-то необычайное и спасет меня, или что случится небольшая авария, в которой никто не пострадает или хотя бы сильно не пострадает, но на работу я из-за нее попасть не смогу.

Вот как начинался учебный день. Я ехала на автобусе из своего городка в другой, в часе езды к северу, где и находится мой колледж. На машине я не еду, хотя она у меня есть. В рабочие дни я не хочу отвечать еще и за это: следить за рулем и за дорогой.

Я молча сижу в автобусе и смотрю в окно. Автобус легонько покачивается и вжимает меня в сиденье, когда разгоняется, или на мгновение падает из-под меня, когда запрыгивает на бугорок. Мне нравится, как автобус катает меня. Не нравится песня, которая играет у меня в голове. Она всегда там играет, хотя я не сразу ее замечаю. Это не праздничная песня. Это нудная однообразная песня, в которой много повторов, почему-то она часто играет у меня в голове: «Мексиканский танец шляп».

Я хотела еще сказать, что когда пришла радостная новость, у меня как раз заканчивались деньги. На счету в банке у меня было совсем мало, чего уже несколько лет не бывало, хотя весной должны были появиться небольшие подработки. А теперь у меня стало бы достаточно денег, благодаря вам, если бы я, конечно, не умерла раньше.

Мне хватало бы на жизнь, и даже оставались бы лишние деньги, которые я потратила бы на вещи, которые мне нужны или просто нравятся. Я купила бы новые очки, может быть, посимпатичнее старых, хотя с этим всегда сложно. Я покупала бы к ужину еду подороже. Но как только я начинала думать, куда потрачу лишние деньги, мне становилось стыдно или неловко, потому что новые очки или хороший ужин — это вещь, конечно, приятная, но не необходимая, и сколько я вообще могу потратить на вещи не первой необходимости?

Со мной происходило что-то странное. Иногда мне казалось, что я отделилась от своей жизни, как будто плыву над ней или где-то в сторонке. Наверное, это из-за того, что я больше ни от чего не зависела, и ничто меня больше не удерживало, ну или почти ничто: ни преподавание, ни контакты, через которые я разживалась подработками, чтобы заработать еще четыре тысячи долларов, или три, или две, или одну, на три месяца вперед, или на два, или на один. Я парила в вышине и смотрела на далекую землю, и отсюда мне открывалось больше пространства.

В отделении устроили маленькую вечеринку в честь моего гранта. Не то что бы это был такой уж большой грант, но в отделении любят устраивать шум из-за того, что происходит на факультете. Они хотят, чтобы начальство видело все наши достижения и хорошо думало об отделении.

Но я на вечеринке чувствовала себя неловко. Теперь отделение, да и, может быть, весь колледж, ценило меня больше, чем раньше, а я как раз хотела уйти из колледжа. Вообще-то я уже потихоньку строила планы об уходе.

Либо сожгла бы все мосты разом, либо участвовала бы в жизни колледжа как можно меньше.

Оказалось, что бросить преподавание не получится. Но тогда я еще об этом не знала.

Я не всегда плохой преподаватель. У моих проблем с преподаванием сложные причины, и я много о них думала: скорее всего, дело в недостатке организованности с моей стороны плюс привычке слишком тщательно все планировать, а еще боязнь публичных выступлений, неумение четко формулировать свои мысли и производить сильное впечатление. Я стесняюсь смотреть студентам в глаза. Я бормочу себе под нос или сама запутываюсь, когда надо что-то объяснить. Я даже доской не люблю пользоваться.

Я не люблю пользоваться доской, потому