Рабыня Изаура - Бернарду Жуакин да Силва Гимарайнш

с наивностью непорочной души. Бежала она с отцом, спасаясь от домогательств распутного, похотливого и жестокого сеньора, который насилием и мучениями хотел заставить ее удовлетворить его низкие желания. Но Изаура, которую исключительная природа, дополненная самым утонченным и совершенным образованием, с детства наделила целомудрием и героической стойкостью, отвергла все обольщения и угрозы своего недостойного господина. Наконец, под страхом обещанного им самого унизительного и грубого обращения, не замедлившего бы стать реальностью, она приняла крайнее и единственное оставшееся ей решение – бежать.

– Сказать по правде, Алваро, причина побега самая достойная и делает ей честь, но, к сожалению, она остается беглой рабыней.

– И именно поэтому она вызывает интерес и сострадание. Изаура рассказала мне всю свою жизнь и, как мне кажется, может доказать свое право на свободу. Ее бывшая хозяйка, мать нынешнего господина, вырастившая и давшая ей великолепное образование, говорила при свидетелях, что в случае своей смерти завещает девушке свободу. Внезапная смерть сеньоры, не успевшей оставить завещания, причина того, что Изаура еще находится в когтях своего распутного и недостойного господина.

– И что же ты собираешься делать?

– Собираюсь добиваться свободы для Изауры и назначения опекуна для защиты ее прав.

– И где ты собираешься получить доказательства или документы в подтверждение своей правоты?

– Не знаю, Жералдо. Я хотел бы посоветоваться с тобой, именно поэтому я ждал тебя с таким нетерпением. Просвети и вдохнови меня на это правое дело своими юридическими познаниями. Я уже воспользовался первым и самым очевидным для меня способом и сразу же, на следующий после бала день, написал владельцу Изауры в самых умеренных и убедительных выражениях, какие только нашел, предлагая ему назначить цену за ее свободу. Но дело только осложнилось: похотливый и ревнивый раджа пришел в бешенство и прислал мне в ответ вызывающее письмо, которое я только что получил. В этом письме он называет меня соблазнителем и укрывателем чужих рабынь и торжественно обещает прибегнуть к законным средствам, чтобы вернуть невольницу в свой дом.

– Весьма глуп и невежлив этот султанишка, – сказал Жералдо, бегло прочитав показанное ему другом письмо, – хотя, если не обращать внимания на его наглый тон, к сожалению, он прав.

– За этот тон он даст мне полное и исчерпывающее удовлетворение, на чем я настаиваю.

– Несмотря на его наглость, мы вынуждены признать, что он обладает неоспоримым правом требовать назад и арестовать свою рабыню, где бы она ни находилась, если ты не можешь представить никаких законных аргументов в защиту твоей протеже.

– Это позорное и жестокое право, мой дорогой Жералдо. Насмешка называть правом варварский свод законов, против которых во весь голос протестуют цивилизация, мораль и религия. Терпеть общество, где разнузданный и тираничный господин, одержимый постыдными желаниями, имеет право мучить хрупкое и невинное создание только потому, что ей выпало несчастье родиться рабыней, это верх злодейства и гнусности!

– Не совсем так, мой дорогой Алваро. Эти злоупотребления и подлости должны пресекаться, но как может правосудие или государственная власть проникать в пределы семейного очага и вмешиваться в частную жизнь гражданина? Каких только отвратительных и порочных тайн, порождаемых рабством, не существует на этих плантациях и в поместьях, о которых ни правосудие, ни даже соседи не подозревают… Пока будет существовать рабовладение, будут и такие примеры. Несовершенное законодательство порождает бесконечное количество злоупотреблений, которые можно уничтожить, только вырвав зло с корнем.

– К несчастью, это так. Если общество бесчеловечно обрекает этих жертв на произвол их палачей, то, поверь мне, в мире еще есть благородные души, берущие на себя обязанность защитить обиженных или отомстить за них. Что касается меня, Жералдо, то я торжественно обещаю, пока в моей груди бьется сердце, я буду всеми силами бороться за свободу Изауры и надеюсь, что Бог будет на моей стороне в этом справедливом и святом деле.

– Насколько я понимаю, Алваро, ты поступаешь так не только из соображений филантропии, но главное, по-моему, ты очень любишь эту рабыню…

– Ты прав, Жералдо, я очень люблю ее и буду любить вечно. И я не делаю из этого тайны. Разве странно или постыдно любить рабыню? Патриарх Авраам любил свою рабыню Агарь и ради нее оставил Сару, свою жену. Униженное положение не может лишить Изауру светлого и сияющего ореола, в котором я видел и вижу ее по сей день. Красота и невинность – это звезды, сияющие еще ярче во мраке несчастья.

– Твоя философия прекрасна и достойна твоего благородного сердца, но ничего не поделаешь, судьбу вершат гражданские законы, хотя эти условия, созданные людьми, несовершенны, несправедливы и часто жестоки. Ангел страдает и стонет под игом рабства, а демон устремляется к вершинам счастья и власти.

– Да, это так, – размышлял Алваро в унынии. – Неужели в этих бесчеловечных законах нельзя найти никакого пункта, позволяющего оспорить у палача его невинную жертву?

– Никакого, Алваро, до тех пор, пока не получишь какое-нибудь доказательство в пользу твоей подопечной. Закон видит в рабе только собственность и фактически отказывает ему в человеческой природе. Господин имеет полное право собственности на раба и может лишиться его, только отпустив на свободу или отчуждая его иным образом, или если свобода доказана в процессе судебного разбирательства, но не по причине имевшей место жестокости или чего-то подобного со стороны владельца.

– Эти ваши законы – жалкий и глупый бред. Чтобы расставить сети для честности, покровительствовать обману, воспользовавшись незнанием, ограбить бедного, благоприятствовать ростовщичеству и алчности богачей, ваши законы изобилуют всевозможными средствами и уловками. Но когда речь идет о гуманной цели, о том, чтобы защитить невинного от произвола, от несправедливого преследования, тогда они либо немы, либо слепы. Клянусь, я использую все доступные мне средства, чтобы освободить несчастную от оскорбительного ига. На это вдохновляет меня не только порыв великодушия, но и моя чистая и гордая любовь. Я не стыжусь признаться в этом.

Друг Алваро вздрогнул от столь откровенного и с таким воодушевлением и восторгом произнесенного признания, показавшегося ему жалким безумством.

– Никогда не думал, – серьезно возразил он, – что эта эксцентричная и злополучная любовь достигнет такой степени восторженности. Нет ничего более достойного и естественного в том, что ты, движимый человечностью, стараешься защитить беспомощную рабыню. Остальное же, по-моему, не что иное, как плод восторженного и романтического воображения. Разве достойно твоего положения в обществе отдаваться во власть слепой бурной страсти к рабыне?

– Рабыня! – воскликнул Алваро, все больше возбуждаясь. – Это всего лишь пустое слово, ничего не означающее по сути своей для меня. Чистота ангела, красота феи – вот реальность! Может ли человек или целое общество противостоять