Прощание с пройденным - Владимир Николаевич Крупин

Достоевского. Такое предсказание от ума. Будут же у падшего мира и другие распорядители. Достоевский – христианин, до которого долго надо дорастать. Но, может, я излишне придирчив. А с Толстым вообще – ложись да помирай. Есть же у нас батюшка Серафим, есть святитель Николай, праведный Иоанн Кронштадский. Есть же малое стадо Христово, есть же «острова спасения мнози».

СТАРЫЙ ВОЯКА: Лозунги были: «Добей врага в его траншее!», а получалось: «Прицел ноль пять, по своим опять! Вперёд, ребята, сзади немцы!» Но немцы, учти, как только наши в рябых майках в атаку идут – сразу бежали. (Рябые майки – тельняшки.) В детстве книга «Морская душа»

ПОЛКОВНИК в войну, посылая парламентёра: «Скажи им: воевать мы согласны, но в плен брать не будем».

Те сразу сдались.

– ЖИЛИ НА ДУРНЯКА. Выпускали призывы: «Коммунизм победит». Кого? Нас и победил.

– С ХОРОШЕГО ПОХМЕЛЬЯ бутылку искал. Ведь была же, была! Ей говорю: «Ты где хоть? Не видишь, человек помирает. Хоть аукнись». Так мучился! Лекарство же искал, не для пьянства же. И через неделю вот она, собака! Поехал в лес, начал валенки надевать, она в валенке. Из горла всю выпил, выкинул. Так ей и надо. И в лес не поехал.

ИЗ ДЕТСТВА ОТ дедушки: «Наша жизнь, словно вскрик, словно птицы полёт, и быстрее стрелы улетает вперёд. И не думает ни о чём человек, что он скоро умрёт и что мал его век».

КУЛЬТУРА КАК САМОЦЕЛЬ – полный тупик. Она может быть орнаментом на сосуде веры. Или проводником к паперти храма. А там надо самому шагнуть. Старухи, которые при Петре плевали на голых мраморных Диан в Летнем саду, культурнее офранцуженных дам.

А ведь на Святой Руси заслушаться иностранной песенкой считалось не просто грехом, а проклятьем, губящим душу. «Возрождение» Запада есть вырождение и религии и культуры. Уход в новое язычество. И это готовилось миру. Да во многом и отравляло. Какое возрождение? Возрождали язычество, ещё более его приукрашивая. Тело, плоть, не ангелы, а амурчики.

ПРИ СОВЕТАХ молодёжи ставились три маяка, три Павла: Власов, Корчагин, Морозов. Власов мать загубил, Корчагин священнику в пасхальное тесто табаку насыпал, Морозов отца родного выдал. До чего доходило: дети за отцами-дедами подсматривали. Вот бы донести, вот бы стать знаменитым. Отец-то меня посёк за курение, а посадили бы его, я бы и открыто курил. Вышел бы на улицу, да сел бы на лавке, да нога на ногу с самокруткой. То-то бы все девки с ума по мне сошли.

– СКАЗАТЬ ТЕБЕ секрет русского запоя? Сказать? Вот я выпил, с горя, с радости, безразлично. Стало хорошо. Но мы же русские: если хорошо, то надо ещё лучше. И понеслось. Но главное – мы же внутренне понимаем, что жизнь наша тут временна. Раз временна, то пусть скорее проходит. А в запое она птичкой пролетает. То есть жизнь себе сокращаем. Получается, что специально. Никто ж тебя не заставляет в запой уходить. Сам. Ну да, змий ищет меня поглотить. Но меня не проглотишь. Проглотит, а я ему там всё облюю, выпустит, извергнет. А очнусь, тут я сам виноват. Это жене выгодно – пилит, и вроде за дело. А я не заметил, как две недели прошло. Опять поближе к концу.

В монастырь? Нет, мне не вытянуть. Конечно, хорошо старцам – горы, воздух, тишина, тут город, бензин, шум, грохот. Так ведь и дети тут, и та же жена, им-то как без меня? Ещё и от этого пью.

ЭСТЕРГОМ, ВЕНГРИЯ, унылый Адам, переводчик. Еврей из России. «Спрашиваешь, чего уехал? Там у вас (уже «у вас») зарплата как пособие на карманные расходы». – «Так здесь чего такой тоскливый?» – «Тут получше. Но тоже. Товарищ во Францию зовёт. Думаю». – «То есть ты как тот еврей в анекдоте: и тут ему плохо, и там плохо. А хорошо в дороге?».

– КАК ЭТО «ИСТИНА сделает вас свободными»? Я и так свободен.

– А ты куришь?

– Да. А что, это препятствует свободе? Хочу и курю.

– Как раз это несвобода. Рабство греху. Ты такой большой и зависишь от этой сигаретки – шмакодявки. Ты её раб. Как? А вот посидим ещё двадцать минут, и ты задёргаешься, тебе надо курить, как же не раб? Так что «Всяк, делающий грех, раб греха». А конец греха – смерть.

– А ты не куришь и не пьёшь, ты здоровеньким помрёшь.

– Смерть-то не физическая, душу убиваешь… Чего молчишь?

– Курить пойду.

– А пойдёшь курить и Витьку вспомнишь. Ему позвонишь: Вить, давай пивка по кружечке. А встретитесь: Чего это мы пиво пьём, печень мучаем. Давай водчонки. Выпили: А ты давно Лерке звонил? Скажи, чтоб с подругой приехала. Так? Грех грех тянет.

САМОЕ ПОЗОРНОЕ в творческих людях – псевдонимы. Ну, революционеров можно понять. Подполье, скрывались, меняли паспорта, обличье, от жандармов бегали. Но когда победили, зачем было скрываться? Уже их боялись, от них бегали. Чего ж не торжествовали в открытую, чего ж предавали фамилию отцов? Неужели фамилия Ульянов хуже, чем фамилия Ленин? У нас в селе мальчишка вырастал, Вовка. Без отца. Мать Елена. Так его все звали Вовка Ленин. И это никого не смущало. Но это же не было псевдонимом.

А вот все эти драмоделы, писаки, журналюги, чего им скрывать? Значит, есть чего скрывать, знает кошка, чьё мясо съела. Знали, что в людях, идущее из древности недоверие к евреям? А оно откуда? «Жиды Христа распяли» – вот откуда. То есть плата за предков. «Кровь на нас и на детях наших».

ОСКОРБИТЕЛЬНЫМИ БЫЛИ слова «нечернозёмная зона РСФСР». Всё жили в России, а стали жить в зоне. Товарищи из ЦК, скажем так, национально ориентированные, интимно объясняли, что хотя бы так, но помощь была России. То есть горной зоне грузин и степной зоне казахов, и чернозёмной зоне малороссов помогали без их оскорбления. И в самом деле, жила Кировская область, и без того униженная псевдонимом Кострикова (Кирова) в зоне. Вот спасибо. Жили в зоне. И привыкли. Ну, народ. «Вас завтра всех повесят!» – «Со своей верёвкой приходить?»

ЕВРЕЙ СРЕДНИХ лет, новый русский, был богат ещё от папы и мамы, и сам был шустрый в прибавлении капитала. Одно его сгубило: женский пол. Рано совсем стал импотентом, в педерасты не пошёл, женщин возненавидел.

А занимался искусством, то есть не производством его, а скупкой и перепродажей. Дело прибыльное. Картины старых мастеров заполнили и его квартиру и загородный дом.

В основном он собирал изображения женских тел. Очень мечтал о «Данае» Рубенса. Но