Глаза Моны - Тома Шлессер

бахромой свернулась клубочком собачка породы кавалер-кинг-чарльз-спаниель. Снизу ловко просунулся между перекладинами кот и дразнит собачку, хватая ее лапой за хвост. Девушка внимательно разглядывает большую гравюру в раме. На этой картине в картине – мы видим ее вполоборота – изображены двое, они тянутся к чаше, которую держат putti[12]. В защитном стекле гравюры отражаются руки девушки. Она очень сосредоточенна, тогда как вокруг, в художественной мастерской, царит беспорядок. Сзади на стене висят еще какие-то картины, но их не рассмотреть в полумраке. Справа и слева от девушки виднеются предметы мебели. Ближе всего к ней ярко освещенный круглый столик в стиле Людовика XV, накрытый красной парчой с шитой золотом каймой. На столике поверх складок примятого покрывала лежит скромное жемчужное колье и возвышается статуэтка: двое putti, пихаясь и удерживая друг друга за плечи, пытаются завладеть лежащим у их ног трепещущим сердцем. Оба они служат подставкой для шляпы с перьями, которая много больше их голов. Чуть дальше на мраморной столешнице бюро почти тонут в тени две раскрашенные фигурки, плошка со стоящим в ней кувшином, с края которого свисают какие-то оранжевые лепестки и большой бумажный свиток. Приглядевшись, можно заметить в укромных уголках винтовой табурет, папку с листами для рисования и отдельные разбросанные листы. Но самый поразительный предмет поблескивает в левом нижнем углу картины, он расположен симметрично дерущимся коту с собакой, точно напротив этой сценки. Это лежащий на узорчатом ковре тяжелый металлический шар, в нем отражается часть мастерской, которой не может видеть зритель, так как она словно находится у него за спиной. Конечно, шар частично заслонен какой-то гравюрой и небрежными складками ковра, но в его выпуклой поверхности достаточно отчетливо видно миниатюрное отражение художницы за мольбертом, на нее падает свет из окна, перед ней на полу лежит собака, тут же сидит другая женщина и стоят двое мужчин, один из которых наблюдает за работой художницы.

Несмотря на притягивающую внимание центральную фигуру девушки и завораживающую игру отражений, Мона все пятнадцать или двадцать минут, которые простояла перед картиной, не сводила глаз с лежащего на спине кота. Но, зная деда, она разгадала его замысел, и ее слова попали в самую точку:

– Знаешь, Диди, можно подумать, раньше только мальчишки имели право стать художниками и красоваться в Лувре! Пришлось дожидаться 1787 года, чтобы наконец появилась хоть одна девочка.

– Я вижу, дорогая, ты прочла имя художницы на табличке. Что ж, верно, Маргерит Жерар пробила брешь в мире, где все места прочно занимали мужчины. И мало того, что она, женщина, создала такое превосходное произведение, но и самим сюжетом оно подчеркивает значимость женщин.

Мона невольно перенесла на себя название картины – “Интересная ученица”: она сама училась у дедушки анализировать картины, рассуждать о них, точно так же, как, кажется, делала девушка в длинном атласном платье.

– Она одета примерно так же, как в прошлый раз жена Гейнсборо. Кто это?

– Видишь ли, художница имени модели не назвала. Правда, благодаря тщательным историческим изысканиям мы более или менее точно сегодня знаем, что это некая мадемуазель Шеро. Но не это главное. Картина Маргерит Жерар – не портрет в полном смысле слова, а жанровая сцена, как и “Цыганка” Франса Хальса.

– Да-да, я помню: это такие картины, на которых изображены моменты повседневной жизни.

– И в центре этой сцены – девушка, не важно, кто она такая, художница хочет показать ее одаренность: у нее талант, она разбирается в живописи, способна оценить по достоинству произведение искусства.

– И я когда-нибудь, благодаря тебе, сумею разбираться!

– Да ты уже умеешь! Ты моя “интересная ученица”! Только я запрещаю тебе хватать эту картину, как героиня гравюру. Или ты хочешь, чтобы из-за тебя тревожная сирена Лувра вопила каждую неделю? Ну ладно, раз ты у нас знаток, скажи мне, что ты думаешь по поводу этой работы.

– Я думаю, она немножко напоминает Вермеера. Но ты говорил, что о нем надолго забыли.

– Да, это так. Но, если не считать Вермеера, в 1780-е годы голландская живопись предыдущего века ценилась очень высоко. Так что ты, в общем-то, права. В это время во Франции заново открыли североевропейские художественные школы. И их влияние на Маргерит Жерар несомненно. Она переняла многие черты голландского стиля, в частности, обилие деталей и тканей, затейливые оптические эффекты. И ее сравнивают не столько с Вермеером, которому свойственно нечто возвышенное, метафизическое и о котором она ничего не знала, сколько с Герардом Терборхом. Сегодня широкая публика его почти не знает. Между тем долгое время, начиная с 1630-х годов, когда он работал в Амстердаме, и до конца XIX века он был недостижимым образцом для художников. И именно с ним соперничает Маргерит Жерар.

– Неужели она действительно была самой первой в мире женщиной-художницей?

– К счастью, нет. Но возможности женщин в этой области были такими ограниченными, что вплоть до XIX и даже до начала XX века художниц среди них было крайне мало. Вот тебе несколько примеров этой несправедливости: на протяжении всей эпохи Возрождения и всего века классицизма церковь запрещала женщинам присутствовать в художественных мастерских вместе с мужчинами, то есть с другими учениками или мужчинами-натурщиками, так что доступ в них женщинам был закрыт, они могли разве что учиться дома. Скульпторами они тоже не могли стать, потому что должны были, как считалось, оставаться хрупкими существами и заниматься чем-то опрятным и безопасным. И даже если женщинам-художницам удавалось стать мало-мальски известными, они не могли работать в самых весомых жанрах, вроде батальной живописи, и были вынуждены довольствоваться чем-то мелким, почти любительским. Всему виной был предрассудок, будто бы женщины – это слабый пол. Слабый в том смысле, что легко поддается страстям, поэтому его надо ограждать и отстранять от участия в серьезных делах, таких, как, например, война. Поэтому те художницы прошлого, которые прорывались сквозь стену запретов: Артемизия Джентилески в Италии XVII века или Мэри Мозер в Лондоне 1770-х годов – редкие исключения, начинательницы, героини.

– Значит, Маргерит Жерар – героиня?

– Да, можно сказать, героиня. Потому что она не отступала ни перед чем. Все говорят, что женщины – слабый пол? Ладно! Ей всего двадцать шесть лет, но она творит чудеса! Посмотри, сколько их в этой картине. Прежде всего, вокруг главного сюжета – рассматривания гравюры – собрано несколько дополнительных: игра кошки с собакой, намеки на любовь и нежность, динамичное сочетание с виду инертных предметов, художница за мольбертом. И при таком множестве деталей картина сохраняет безупречную цельность за счет тщательно сбалансированной композиции и распределения цвета.