Там, где поют киты - Сара Харамильо Клинкерт

Габи устроила новоприбывшего в комнате по соседству со своей, где несколько дней до этого наводила порядок. Канделария видела, как та обрезала лианы, выметала сухие листья, собиралась поставить цветы в вазу, но передумала, наверное решив, что нет ничего более безжизненного, чем срезанный цветок, а ситуация не располагала к банальностям. Вместо этого Габи удобрила яблоню, которая росла за окном комнаты, предназначенной для нового гостя. Яблоня была вся в цветах, и скоро должны были завязаться плоды.

День за днем Канделария сидела на корточках под яблоней и подглядывала. Ей необходимо было понять, что происходит; пару раз она пробовала задавать вопросы, но получала в ответ только отговорки. Из-за окна до нее доносился сиплый голос больного, и было слышно, что ему стоит огромных усилий поддерживать разговор с Габи. Но иногда бывало и по-другому: он говорил четко и ясно, но такими сложными словами, что Канделария ничего не могла понять. Лица его она так и не видела: он не садился за стол вместе со всеми, не гулял, даже не выходил из своей комнаты и как будто не проявлял интереса ни к каким бытовым вопросам. Мать называла его терминальным, и ее беседы с Габи за завтраком сводились к простым вопросам, продиктованным скорее иронией, чем необходимостью получить ответ: «Как там спал терминальный?», «Чем собирается обедать терминальный?», «Как терминальный намерен платить за комнату в этом месяце?», — и Канделария поняла, что теперь ей надо посмотреть в словаре еще одно слово.

Новый постоялец казался больше похожим на призрака, чем на человека. И это ей еще не удалось разглядеть его лицо: мало того что он сидел в четырех стенах и никуда не ходил, еще и окно было все время зашторено плотнее, чем ей бы хотелось. Похоже было, что свет доставляет ему неудобство, может быть, из-за того, что всюду так дерзко вторгается даже после самой темной ночи. Единственный раз, одним мрачным утром, щелка в шторах позволила Канделарии увидеть чуть больше происходящего в комнате. Нависли такие черные тучи, что Санторо испугался приближения грозы и поспешил их расстрелять. Габи побежала призвать его к тишине, но выразила свою просьбу в виде такого потока криков и оскорблений, что Канделарии показалось — даже стрельба меньше нарушила спокойствие. Воспользовавшись случаем, она заглянула в щелку между штор. Она задержала дыхание, как будто так легче было сосредоточить взгляд и производить как можно меньше шума. Сглотнув слюну, она почувствовала незаметное движение глотки. Когда ее взгляд остановился на кровати, первое, что она увидела, была огромная голова. Потом она сообразила, что голова сама по себе была обычной величины, просто тело, с которым она соединялась, до крайности усохло и не шевелилось. Не знай она наверняка, что этот человек жив, была бы уверена в обратном, но, в конце концов, куда ей было определять разницу между живыми и мертвыми — она ведь уже ошибалась на этот счет.

Его глаза покоились в глубине темных впадин. Лицо казалось таким же хрупким, как калька, на которой она чертила географические карты, когда училась в школе. Голова была совсем голая и в том числе поэтому казалась непропорционально большой. Белизна его кожи была не такой, какая означает чистоту и невинность, а совсем наоборот. Она напоминала дерево, гниющее под слоем бесцветных лишайников. Губы у него были все в трещинах, из углов рта стекала слюна, оставляя белесые дорожки. Даже смотреть на него было мерзко, и все же Канделария не могла оторвать взгляд от окна. Она увидела, как Габи вернулась, раздраженная после односторонней дискуссии с Санторо, и принялась кружить по всей комнате, как наседка. Наконец та уселась на стул в ногах кровати и принялась глядеть на призрака так, будто он был ангелом во плоти.

Она обтирала ему все тело полотенцем, смоченным теплой водой, подстригала ему ногти, сопровождала в коротком и опасном пути от кровати до ванной и от ванной до кровати. Канделария не думала, что Габи способна на кого-то так ласково смотреть или обращаться с кем-то так нежно. Странно было ее такой видеть. Странно и тревожно. Такое поведение совсем не вязалось с той сильной женщиной, иногда, может быть, чересчур резкой, которую она знала. Канделария подумала, что с ней она никогда себя так не вела. Ей показался отвратительным голос Габи, когда она услышала, как та поет умирающему какую-то дурацкую песню. А еще больше, когда Габи стала читать ему книги вслух. Оказывается, она мало того что хромоножка, так еще и дура, подумала Канделария, когда помимо всего вышеперечисленного увидела еще, как Габи кормит его с ложечки, будто ребенка.

Как это все ее ни раздражало, оно не шло ни в какое сравнение с тем, что она почувствовала, когда увидела, как Габи стучится к Тобиасу. Один раз, потом другой, потом каждый день. Теперь Канделарии надо было следить за двумя окнами, оставаясь при этом незамеченной. Она научилась делаться невидимой. Это было несложно. Она поняла, что у нее получилось, когда однажды утром не пришла завтракать, а никто не обратил внимания на ее отсутствие. Целыми днями она наблюдала то за одним, то за другим окном, но так и не могла разобраться, что же происходит в этих двух комнатах. Тем не менее она сделала несколько важных открытий, например, что вещи, когда смотришь на них снаружи, воспринимаются совсем иначе: ярче и яснее, чем летнее небо.

Когда Габи ходила к брату, Канделария заметила, какой невероятный хаос царит вокруг него. То ли раньше она не хотела этого видеть, то ли беспорядок набрал обороты с тех пор, как она последний раз была в комнате брата. Возможно, отчасти и то, и другое. Она удивилась горам грязной одежды, копившимся уже неизвестно сколько. По комнате невозможно было пройти, не наступив на вещи. Те, что лежали в самом низу, уже начали плесневеть. Вечно расстеленная кровать не вызывала никакого желания на нее присесть, а стулья были либо сломаны, либо захвачены самыми разнообразными предметами, хоть и обычными, но совершенно неуместными: тут были какие-то посудины, приспособленные под хранение вязких жидкостей или порошков, лопаточки, перчатки, банки с неопределенным содержимым. На потолке были развешаны цветы и другие растения, очевидно для просушки, и Канделария подумала, как это не сочетается с живой активностью остальных растений, которые бесстыдно растут по всему дому. Спиртовка, которую Тобиас соорудил себе сам, была вся в грязных засохших пятнах. Потолок и стены почернели от испарений варева, которое постоянно булькало на огне.

Она вспомнила, что когда-то любила бывать в