Неизвестный Андерсен: сказки и истории - Ганс Христиан Андерсен

– Не иначе как еврейское дитя, – говорили люди, – эвон какой чернявый!

– Так, может, он итальянец либо испанец! – возражал священник.

Жене-то рыбака что один народ, что другой, что третий, все едино. Она по-христиански окрестила ребенка, тем и утешилась. Мальчик окреп, благородная кровь даже при скромном питании набирала горячности и силы, так он и подрастал в бедной хижине. Датский язык, тот, на каком говорят в Западной Ютландии, стал ему родным. Гранатовое зернышко с испанской почвы взошло на ютландском берегу травой-песчанкой – вот как бывает с людьми! В эту землю мальчик крепко вцепился многолетними корнями своей жизни. Изведает он и голод, и холод, и нужду, и лишения, но и радости, что выпадают на долю бедняка.

У каждого человека случаются в детстве светлые минуты, озаряющие потом всю его жизнь. Простору для игр и забав у Йоргена было сколько угодно – все морское побережье, протянувшееся на многие мили, изобиловало игрушками: вон какая галечная мозаика, камешки красные, будто кораллы, желтые, будто янтарь, белые, округлые, будто птичьи яйца, разноцветные камешки, гладко отшлифованные морем. А вдобавок старые рыбьи скелеты, высушенные ветром водоросли, ослепительно-белые, длинные, узкие, словно ленты, трепещущие среди камней, – сплошь игрушки да забавы для глаза и мысли. Мальчик оказался смышленый, в нем таились недюжинные способности. Он помнил все истории, все песни, какие слышал! И руки у него были на удивление ловкие да проворные: из камешков и ракушек он складывал целые корабли и картины, которые украсили бы любую горницу. «Он на любой щепочке все свои мысли расчудесно изобразит, – говорила приемная мать, – а годами-то совсем мал еще. И голос у мальчугана вон какой красивый, песни сами собой слетают с языка». В его груди было натянуто множество струн, и они зазвучали бы на весь мир, если б рос он в иных обстоятельствах, а не в рыбачьем домишке у Северного моря.

Как-то раз у здешних берегов разбился корабль, и к берегу прибило ящик с цветочными луковицами; люди взяли по нескольку штук и посадили в горшок, думая, что они съедобные; остальные же так и сгнили в песке, не довелось им исполнить свое назначение, явить миру заложенное в них многоцветье красок, дивную красоту… Ждет ли Йоргена более счастливая судьба? Цветочным луковицам быстро пришел конец, ему же предстояли годы испытаний.

Ни Йорген, ни другие рыбаки даже не задумывались никогда, как одиноко и однообразно проходит день, ведь столько всего надо было сделать, услышать, увидеть. Само море было великим учебником, всякий день открывал новую страницу – штиль, волнение, зыбь, шторм; кораблекрушения считались самыми главными событиями; посещение церкви – как праздничный визит, а вот из гостей, что навещали рыбацкий дом, особенно желанным был приезжавший дважды в год материн брат, крестьянин-угрелов из Фьяльтринга под Боубьергом. Подкатывал он на красной повозке, полной угрей, сверху повозка закрывалась, как ящик, и сплошь была разрисована синими да белыми тюльпанами, а тащили ее два пегих вола, и Йоргену дозволяли ими править.

Дядюшка-угрелов был мужик смекалистый и нравом веселый, он всегда привозил с собой бочонок самогона, каждому подносил рюмочку, а не то и в кофейную чашку наливал, ведь стеклянных рюмок иной раз недоставало. Даже Йоргену, хоть он и малолеток еще, наливали наперсток, чтоб жирный угорь, как говорил дядюшка, в животе удержался. По таким случаям он непременно рассказывал одну историю, а коли народ смеялся, сей же час повторял ее сызнова, как водится у словоохотливых людей. И поскольку Йорген в отрочестве да и в юности сам частенько поминал эту историю и словечки из нее в разговор вставлял, нам тоже не грех ее послушать.

– Ну так вот: жили-были в реке угри, и однажды, когда дочки попросились сплавать чуть подальше от дома, мать-угриха сказала им: «Далеко не отлучайтесь! Не ровен час явится злодей-угрелов и всех вас погубит!» Но дочки не послушались, уплыли далеко, и из восьми только три воротились к матери, заливаясь горючими слезами: «Мы совсем недалеко отошли от дома, как вдруг явился скверный угрелов и заколол острогой пять наших сестер!» – «Они вернутся!» – сказала угриха-мать. «Нет! – отвечали дочери. – Он же снял с них кожу, разрезал на куски и зажарил!» – «Они вернутся!» – повторила мать. «Но ведь он их съел!» – «Они вернутся!» – опять повторила мать. «А потом запил самогоном!» – сказали дочери. «Ой-ой-ой! – горестно вскричала мать. – Самогон усмиряет угрей!» Потому-то надобно непременно запивать это блюдо рюмочкой самогона! – такими словами заканчивал дядюшка-угрелов свой рассказ.

Эта история стала блескучей, бодрой ниточкой в жизни Йоргена.

Ему тоже хотелось уйти за порог, «чуть подальше от дома», то бишь отправиться на корабле в широкий мир, а мать твердила, как угриха, что «там полным-полно дурных людишек, угреловов!». Однако ж выбраться из дюн на пустошь, правда недалеко, ему довелось, что ни говори, а довелось. Четыре чудесных дня, самые замечательные в его детской жизни, – вся прелесть Ютландии сосредоточилась в них, вся радость родного края и солнечный свет, хотя ехали они на поминки.

Скончался состоятельный родич рыбацкого семейства; усадьба его располагалась поодаль от побережья – «на восток и малость на север», так говорили. Отец с матерью собрались туда и Йоргена с собой взяли. Они оставили позади дюны, пустошь, болота и очутились среди зеленых лугов, там протекала Скьерумо, богатая угрями речка, та самая, где жила угриха-мать с дочерьми, которых дурные люди забили острогой и изрезали на куски; но ведь и со своими ближними люди зачастую обращались ничуть не лучше, ведь рыцарь Бугге, про которого в старину сложили песню и которого убили лиходеи, – этот рыцарь Бугге, хотя слыл добрым господином, сам хотел отправить на тот свет зодчего, построившего ему замок с башнями и толстенными стенами. Как раз на этом месте, где Скьерумо впадает в Ниссум-фьорд, и остановились Йорген и его приемные родители. Остатки крепостного вала еще сохранились, как и развалины красных стен. Здесь рыцарь Бугге, когда зодчий уехал, отдал слуге приказ: «Догони его и скажи: мастер, башня покосилась! Коли он обернется, убей его и забери деньги, что я ему дал, а коли не обернется, отпусти с миром!» Слуга повиновался, и зодчий сказал ему: «Нет, не покосилась башня, но однажды придет с запада некто в синем плаще, вот он-то заставит башню покоситься!» Через сто лет именно так и случилось: Северное море ворвалось во фьорд, и башня рухнула, но хозяин замка, Предбьёрн Польденстьерне, отстроил повыше на берегу, где луга кончаются, новый замок, стоящий по сей день, – Нёрре-Восборг.

Путь Йоргена и его приемных родителей лежал