Рабыня Изаура - Бернарду Жуакин да Силва Гимарайнш

– Некий Мартиньо, так ведь, сеньор?

– Именно так.

– Удивительно!.. И что вы думаете, сеньор?

– Трудно в это поверить! Здесь у дверей еще находятся судебный исполнитель и полицейские, сопровождавшие его.

– Значит, я зря потерял время и напрасно проделал этот длинный путь? О нет, нет. Это невозможно. Поверьте мне, сеньор, здесь что-то кроется… Говорят, что этот сеньор Алваро очень богат… А этот Мартиньо – негодяй, способный за деньги на любую низость.

– Все может быть, но вам, сеньор, как лицу заинтересованному, все-таки следует проверить это лично.

– Именно так я и намереваюсь поступить. Я сам пойду туда, чтобы своими глазами убедиться, и сделаю это немедленно, если возможно.

– Когда угодно. Судебный исполнитель и полицейские только что вернулись оттуда, и никто лучше их не поможет вам, сеньор, арестовать ее, если вы признаете, что там скрывается ваша беглая рабыня.

– Мне только необходимо, чтобы вы, сеньор, наложили свою резолюцию на этом исполнительном листе, – сказал Леонсио, вынимая исполнительный лист на Мигела. – Следует наказать мошенника, осмелившегося сбить с пути истинного и похитить у меня рабыню.

Начальник, не раздумывая, удовлетворил просьбу Леонсио, который, не мешкая, в сопровождении небольшого конвоя, поместившегося в его экипаже, отправился в дом Изауры, где мы оставили его наедине с Алваро.

Положение Алваро было не только драматичным, оно было просто отчаянным. Его соперник стоял перед ним, вооруженный бесспорным правом унизить, раздавить его и, кроме того, разбить его сердце, отняв у него обожаемую возлюбленную. Кумир его души будет отдан на поругание разнузданным страстям распутного господина, если только не принесен в жертву его ярости. У него не было иного выхода, кроме как безропотно подчиниться удару судьбы и, сложив руки, оставаться безмолвным свидетелем того, как беззащитное ангельское создание, единственная среди стольких красавиц, заставившая его сердце биться в волнении самым страстным и чистым чувством, будет закована в железо и предана бичу палача.

Такова прискорбная случайность, свидетелями которой мы оказались, обусловленная абсурдным и бесчеловечным правом.

Развратный, разнузданный человек предстает гордым и надменным властелином, пользующимся поддержкой закона, власти и силы, вонзающим свои когти в добычу – объект его алчности или ненависти; он беспрепятственно может обладать ею или уничтожить ее, тогда как человек с благородным сердцем и великодушными побуждениями растоптан, парализован и не может протянуть руку помощи невинной и благородной жертве, которую желал бы защитить. Таким образом, в результате противоестественного заблуждения закон вооружает порок и препятствует добродетели.

Итак, Алваро стоял перед Леонсио, как осужденный перед палачом. Жестокость судьбы со всей силой сдавила его, не позволяя даже шелохнуться.

Леонсио, захлебываясь от ярости и ревности и пользуясь выгодами своего положения, решил отомстить сопернику не с благородством дворянина, но унизив его грязными оскорблениями.

– Мне известно, что вы, сеньор, – сказал Леонсио в продолжение диалога, прерванного нами в предыдущей главе, – уже давно удерживаете эту рабыню, нарушая законы, вводя власти в заблуждение ложными свидетельствами, которые вы сами не в состоянии доказать. Однако я приехал с тем, чтобы отстоять свои права и расстроить ваши низкие планы.

– Вы не правы, сеньор. Я защищал и открыто защищаю рабыню от насилия хозяина, собирающегося стать ее палачом, вот и все.

– Вот как! Ну, теперь я буду знать, что всякий может похитить раба под предлогом его защиты. Кто в силах законно следить за обращением с рабами? Оказывается, кто угодно, только не хозяин!

– Ваша милость изволит насмехаться, я же заявлял вам, что не имею намерений ни шутить, ни выслушивать ваши колкости. Признаюсь вам, что очень хотел бы освободить эту рабыню, ведь желаю собственного счастья и готов сделать для этого все возможное и даже невозможное. Я уже предлагал вам деньги и снова предлагаю их, готов заплатить сколько угодно… Дам вам целое состояние за эту рабыню, назовите сумму.

– Эта рабыня бесценна. Даже за все золото мира я не буду продавать ее.

– Но это варварский каприз, безнравственная жестокость…

– Пусть каприз, если вам так угодно, разве я не вправе иметь капризы, не посягая при этом на чужое имущество? И не каприз ли вашей милости заполучить ее? Но поскольку ваши устремления посягают на мои права, этого я не могу допустить.

– Но мой порыв благороден и милосерден, а ваш – тирания, если не сказать низость. Вы, уважаемый сеньор, омрачаете жизнь девушки несмываемым позором, удерживая ее в рабстве, оскорбляете неуважением могилу вашей матушки, которая с такой нежностью вырастила и прекрасно воспитала эту рабыню, сделав ее достойной свободы. Более того, она намеревалась подарить ей эту свободу, но не для того, чтобы ублажать сладострастие вашей милости. И конечно, там, на небесах, она проклинает вас. И вся вселенная присоединяется к ее проклятию, обличая того, кто держит в самой постыдной неволе творение, полное добродетели, талантов и красоты.

– Довольно, сеньор! Теперь-то уж я буду знать, что рабыня имеет право быть свободной уже в силу красоты и таланта. Так знайте и вы, велеречивый сеньор, что если моя матушка вырастила эту девчонку не для того, чтобы удовлетворять мои желания, то тем более не для того, чтобы удовлетворять ваши, вас ведь она не знала. Сеньор Алваро, если хотите иметь в любовницах рабыню, поищите себе другую, купите ее, что же касается этой, то можете оставить всякую надежду.

– Сеньор Леонсио, вы, кажется, забыли, где вы и с кем говорите. Вы думаете, что говорите с управляющим или рабом в своем поместье? Требую, чтобы вы сменили тон!

– Довольно, сеньор. Оставим напрасные споры. Я здесь не для того, чтобы выслушивать ваши поучения. Единственное, чего я хочу, так это выдачи моей беглой рабыни. И не вынуждайте меня прибегать к необходимости забрать ее силой.

Алваро, обезумевший от этих грубых и жестоких оскорблений, потерял всякую осторожность и хладнокровие. Осознав, что ему остался единственный выход из этого безнадежного положения – убить своего противника либо умереть от его руки, и, повинуясь своему гневу и отчаянию, он вскочил со стула, на котором сидел, схватил Леонсио за отвороты сюртука и, с силой тряся его, закричал, потеряв от бешенства самообладание:

– Палач! Твоя рабыня здесь! Но прежде чем ты сможешь забрать ее, ты мне ответишь за нанесенные мне оскорбления, слышишь?! Или ты думаешь, что и я твой раб?!

– Ты с ума сошел, приятель! – воскликнул испуганный Леонсио. – В нашей стране запрещены дуэли!

– Какое мне дело до законов! Для благородного человека честь превыше