Книга Гусыни - Июнь Ли

Если у кого и был потенциал, так это у Фабьенны, но именно я угодила в западню, оказавшись здесь из-за этого потенциала.

В тот вечер в дневнике я позволила мужчине с птичьим гнездом на голове устроить птицам пир из червей. «Теперь вам пора улететь и начать свою жизнь в лесу», – сказал он им. «Нет, нет, нет», – щебетали они. Но мужчина не слушал. Он не был жесток, но считал неестественным вечно дружить с птицами. «Видите ли, – сказал он им, – я устал спать сидя».

«Где-то наверняка есть другой человек, который не прочь, чтобы у него на голове сидели птицы, и он никогда не устанет спать в сидячем положении», – сказали друг другу птицы и без всякой грусти простились с рыжеволосым мужчиной. «Может быть, они найдут статую в общественном саду», – решил мужчина. Он знал, что будет скучать по птицам, но, возможно, следующей весной прилетит другая птица-мать и совьет новое гнездо у него в волосах.

Открыв свой дневник следующим вечером, я на мгновение пожалела, что прогнала птиц. Теперь, когда я больше не могла писать об этом мужчине, мне казалось, будто я потеряла своего первого друга в Вудсвэе. Я осмотрелась, пытаясь найти, о чем бы еще написать, и тут собаки миссис Таунсенд последовали за ней в гостиную. Это была странная парочка: великан по кличке Аякс и малышка по кличке Уиллоу. Миссис Таунсенд сказала мне, что Аякс – датский дог, а Уиллоу – шпиц. Гармония, объяснила она, заключается в обретении идеального баланса между противоположностями. Я не понимала, о чем она говорит. Ее чепуха, в отличие от чепухи, которую выдумывали мы с Фабьенной, навевала сонливость.

Собакам миссис Таунсенд, существовавшим в гармонии, без всякой необходимости драться за еду, возможно, жилось легче, чем собакам в моей деревне, но я их жалела. Заметив, что их нет рядом, она свистела в свисток, который всегда носила в кармане. Как она мне объяснила, этот свисток издает звук, который слышат только собаки. И когда она в него свистела, несчастные животные тут же появлялись, поджав хвосты и стараясь не встречаться с ней взглядами. «Что с вами такое?» – укоризненным тоном спрашивала миссис Таунсенд. Или: «Что с вами не так?»

Жалость не сблизила меня с теми, кого я жалела. Эти собаки мне не нравились, но сгодились в качестве источника вдохновения. В тот вечер я написала о тигре и лисе, которые жили во дворце с окнами в темных рамах, смотревшими на фонтан и широкую лужайку, будто множество проницательных глаз. Тигр был не свирепым, а застенчивым, а лиса – тщеславной, но некрасивой. Они нахваливали внешность и ум друг друга. Называли себя самыми счастливыми животными в королевстве. Жили в гармонии, ели бок о бок из двух фарфоровых мисок и спали под шерстяными одеялами, которые были мягче их собственного меха. Когда-нибудь, думала я, с ними случится беда, и одному из них придется съесть другого, чтобы не умереть с голоду.

♦

– На следующей неделе вернутся девочки, – объявила миссис Таунсенд однажды днем, когда мы закончили заниматься английским. – Вскоре после того, как они устроятся, приедет фотограф.

– Да, Касуми.

– Скажи мне, как тебе Вудсвэй?

– Это хорошее место, – ответила я. – Мне здесь нравится.

– Что тебе нравится в школе? Хотя, разумеется, ты еще не знаешь настоящей школьной жизни.

– Мне нравится здесь все, – сказала я, оглядываясь, будто в поисках ответа получше. – Мне нравится, что в доме много книг, и мне нравятся ковры и лампы. Мне нравится, как готовит миссис Фишер. И что у меня есть своя комната, и я могу принимать ванну.

Миссис Таунсенд кивнула.

– Значит, теперь тебе нравится принимать ванну?

– Очень, – ответила я.

В день моего приезда миссис Таунсенд велела мне принять ванну, но я заупрямилась. В гостиничных номерах Парижа и Лондона я видела ванны, но отнеслась к ним с таким же недоверием, как и к унитазу, который умел смывать воду и урчал с таинственной силой. В Вудсвэе миссис Таунсенд сама набирала ванну, добавляла пену, смотрела, как я раздеваюсь, и уговаривала меня полностью погрузиться в воду. Она сказала, что я скоро к этому привыкну. Она оказалась права. Мне нравилось чувствовать себя теплой, гладкой и ароматной после ванны.

– Хорошо, – произнесла миссис Таунсенд. – И ты чистишь зубы дважды в день, как я тебе велела?

Я кивнула. Чистить зубы я тоже научилась. Однако это не доставляло мне такого удовольствия, как ванна. Я давилась зубной пастой.

– Ты написала родителям и друзьям?

– Да, Касуми.

– Где письма? Покажи мне перед тем, как я их отправлю.

Я помедлила, прежде чем заговорить:

– Я попросила Клару их отправить.

– Клару! – воскликнула миссис Таунсенд. – Она помощница миссис Фишер. В ее обязанности не входит отправка твоих писем.

Я почувствовала, что у меня горят щеки. В Париже и Лондоне портье всегда с готовностью отправляли мои письма. Я думала, в этой новой жизни мне достаточно лишь попросить о помощи.

– В будущем ты всегда будешь обращаться ко мне, когда тебе понадобится отправить письмо, – велела миссис Таунсенд. Затем она достала из ящика стола стопку писем, сказав, что они пришли за предыдущие два дня. – Кто такая Фабьенна Мартен? – спросила она.

Я постаралась не выдать волнения.

– Моя подруга, – ответила я. – Мы выросли вместе.

– А Жак Мартен? Ее брат?

– О да, – ответила я. «Умное решение», – подумала я.

Это было проще, чем представлять себе Жака, о жизни которого я ничего не знала.

– Почему они оба тебе пишут? Ты пишешь им обоим?

– Фабьенна больше не ходит в школу, – ответила я. – Она попросила меня написать ей и рассказать, каково было поехать в Париж и поступить в английскую школу. Ей любопытно.

– Это вполне понятно. А Жак?

– Он… он… – Я запнулась. – Жак… Он мой парень.

– Так я и думала, – сказала миссис Таунсенд. – Сколько лет Жаку?

– Шестнадцать, – ответила я. – Точнее, семнадцать. Ему исполнилось семнадцать на прошлой неделе.

Миссис Таунсенд внимательно рассмотрела конверт. Я забеспокоилась, удалось ли Фабьенне сделать почерк Жака убедительно непохожим на свой.

– По-моему, ты слишком юна, чтобы иметь парня, – заключила миссис Таунсенд. – Кроме того, судя по почерку этого Жака, он тебе не подходит. Возможно, в том, что ты называла его своим petit ami[16] в вашей деревне, и не было ничего плохого, но сейчас тебе пора подумать о будущем. Ты, конечно, можешь писать своей подруге Фабьенне и родителям, но я бы рекомендовала тебе прекратить эти детские игры в любовь