Книга Гусыни - Июнь Ли

их голодным клювам. Так он подружился с птенцами, и даже когда они стали достаточно взрослыми, чтобы улететь, они не улетели, поскольку он всегда угощал их червяками и личинками из своего сада.

♦

В Вудсвэе было пятнадцать девочек, и я должна была стать шестнадцатой. Другие девочки, разъехавшиеся по домам, к друзьям или на горнолыжные курорты, еще не вернулись с зимних каникул.

Миссис Таунсенд рассказала мне, что дом, Шелбрук-Мэнор, построен не так давно. «В стиле Тюдоров, но не такой старый», – сообщила она и добавила, что, разумеется, в доме имеются современные удобства, которых нет в старых строениях. Раньше поблизости была мельница Шелбрук, и один промышленник построил этот дом для своей семьи, но умер до того, как он был закончен. Затем оба его сына погибли на Великой войне. Раньше здесь жили вдова промышленника и три ее дочери, а последние семь лет в Шелбрук-Мэнор находился пансион для девочек Вудсвэй. «Идеальный дом для женского пансиона», – заметила миссис Таунсенд, показывая мне его в день моего приезда.

В доме никого не было, кроме поварихи, ее помощницы и двух горничных, у которых, казалось, имелись свои таинственные способы передвижения. Их чаще можно было услышать – ощутить, – чем увидеть. Как свой желудок. Последние несколько дней я ела в столовой одна. Младшая из двух горничных, Эсси, приносила мой поднос, но она не знала французского, а когда я заговорила на своем ломаном английском, ей, кажется, стало за меня неловко. Она была ненамного старше меня, но уже зарабатывала на жизнь. Мне стало интересно, есть ли подобные пансионы во Франции. Мы с Фабьенной могли бы работать в таком месте и жить в подземном мире особняка. Никто бы по-настоящему не знал, кто мы такие, и именно по этой причине мы были бы счастливы и свободны.

Дважды в день, утром и днем, миссис Таунсенд давала мне уроки английского. Ее гостиная была обставлена множеством предметов в восточном стиле, названия которых я выучила, но с тех пор забыла. Обычно в этой комнате уроки не проводили. Однако девочки еще не вернулись, объяснила она, поэтому мы можем устроиться поудобнее.

– Вижу, ты пробуешь что-то новое, – сказала мне миссис Таунсенд как-то днем. – Работаешь над другим подходом?

Я не поняла, о чем она говорит.

– Я имею в виду твое творчество, – пояснила она. – Ты пробуешь что-то новое?

– Мое творчество?

– Я просмотрела, что ты написала в своем дневнике за последнюю неделю. Ты проделала отличную работу.

Мой дневник. Я не встревожилась, а утвердилась в правоте своих предположений. Миссис Таунсенд не просила почитать у меня дневник, когда заканчивался мой вечерний писательский час, но я подозревала, что в мое отсутствие она заходит в мою комнату. Это была красивая комната, действительно очень красивая. Окно выходило в сад, а белая кружевная занавеска была такой тонкой, что я иногда сидела на подоконнике, завернувшись в нее, как в покрывало. На голубых обоях цвели ряды бледных роз; каждая была такой же красивой и совершенной, как и соседняя, и все они выглядели одинаково. Кровать, комод и письменный стол – я поняла, что ни один из этих предметов мебели не был новым, но они были лучше всего, что видели жители Сен-Реми. Миссис Таунсенд будет входить в мою комнату и читать мой дневник – такова оказалась цена, которую я должна была заплатить. Я убедилась, что поступила умно, не написав о колдунье, похожей на миссис Таунсенд, – с завитыми волосами, напоминавшими стальные нити, и с жемчужным ожерельем, наводившим на мысль о кучке вареных рыбьих глаз.

– Этот мужчина с птичьим гнездом в волосах – Микер?

– О нет, – ответила я. – Вовсе нет.

– Значит, ты его выдумала.

– Да, Касуми.

– Как тебе пришла в голову эта идея?

Я покачала головой, будто и сама себе удивлялась. В Париже журналисты спрашивали, как мне пришла в голову идея того или иного рассказа, и я всегда вела себя так, словно они задали вопрос слишком сложный и к тому же слишком абсурдный, чтобы я могла на него ответить.

– Не знаю, – сказала я миссис Таунсенд. – Я никогда не могу объяснить, как возникает идея. Некоторые из наших кур – хорошие несушки, но они не могут объяснить, как они несут яйца.

– Rubbish, – сказала миссис Таунсенд. – Писатели не куры.

– Конечно нет, – сказала я. – Я имею в виду…

– Я прекрасно знаю, что ты имеешь в виду. В прессе уже цитировали эти твои слова. Не знаю, сама ты придумала эту аналогию или кто-то научил тебя так говорить. Но я должна предупредить: такими метафорами ты оказываешь себе медвежью услугу. Одну курицу можно заменить другой, и все яйца выглядят для нас одинаково. Понимаешь?

– Да, Касуми, – ответила я, стараясь выглядеть серьезной.

Миссис Таунсенд ничем нельзя было помочь, если она до сих пор не знала, что яйца от разных кур выглядят по-разному. Она кивнула и откинулась на спинку дивана, как будто хотела получше видеть меня и кресло, в котором я сидела.

– Не думаю, что мне следует обуздывать твое воображение, поэтому мой совет – продолжай делать то, что кажется тебе наиболее естественным, – сказала она. – Однако фантазии вроде той, которую ты сейчас пишешь, на мой взгляд, не соответствуют твоему уровню.

– Я перестану ее писать, – произнесла я.

– Нет, я не это имела в виду, – сказала миссис Таунсенд. – Продолжай в том же духе. Любое новое направление твоего творчества будет интересно для меня и для широкого круга читателей.

– Почему? – спросила я.

– Аньес, ты должна понимать, что предоставила миру редкую возможность понаблюдать, как меняется несформировавшийся ум, попав в другую среду. Мне не нужно ходить с тобой вокруг да около. Ты написала книгу, действие которой происходит в твоей родной деревне, и она написана хорошо. Насколько я понимаю, месье Шастен опубликует вторую книгу, действие которой происходит там же, и она, несомненно, получит все внимание, которого заслуживает. Но как, по-твоему, много ли еще читатели хотят узнать от крестьянской девочки о таком убогом месте, как Сен-Реми? В следующем месяце они начнут зачитываться рассказами беспризорного мальчишки о трущобах или повестью юной свечницы о ее жизни в мастерской. Улавливаешь?

Я не улавливала, но все-таки ответила:

– Да, Касуми.

– Твой приезд в Вудсвэй – это как новая глава в книге, – сказала миссис Таунсенд. – Что бы ты ни записывала в дневнике – фантазии, эпические поэмы или достоверный отчет о своей жизни, – все, что ты пишешь, имеет потенциал, понимаешь?

– Да, Касуми, – кивнула я.

Я поняла, что этих двух слов достаточно.

– Так что мой тебе совет: пиши в начале своей новой