Книга Гусыни - Июнь Ли

Я помедлила с ответом. Если Фабьенна хотела писать мне от имени двух человек, я должна была выполнить свою часть договора.

Миссис Таунсенд всмотрелась в мое лицо.

– В чем дело, ты не согласна?

– Я не понимаю, почему мне нельзя писать Жаку.

– Что ты от этого выигрываешь?

Вопрос был таков: что я теряю? Ответ: многое. В последние две недели я писала Жаку и Фабьенне по отдельности. В письмах к Фабьенне я описывала все, что происходило в моей новой жизни, почти ничего не рассказывая о себе: здания и улицы Парижа и Лондона принадлежали другим людям; мебель, занавески и ковер в моей комнате принадлежали Вудсвэю; новые вещи в моем гардеробе были похожи на заносчивых незнакомцев, поглядывающих на меня свысока со своих вешалок. В письмах к Жаку я была откровеннее и меньше боялась, что меня обзовут идиоткой: я примеряла мягкие тапочки, которые мне полагалось носить только в своей комнате; пила чай из чашечек с золотым ободком, их ручки выглядели так изящно, что иногда я представляла, как откусываю от них кусочек; душистое мыло – полупрозрачный овал, золотистый, как мед, – сделало мое лицо и руки мягкими и ароматными, в отличие от жестких мыльных брусков цвета навоза, которыми мы пользовались дома и от которых щипало кожу. Жак был лучше всех моих знакомых мальчиков: у него были все качества Фабьенны, и он любил меня больше, чем Фабьенна.

Я взглянула на письма. Это были первые письма от Фабьенны и Жака. Мне было любопытно посмотреть, насколько они окажутся разными.

– Мне нравится получать письма, – сказала я. – Мне нравится получать новости из дома.

– Ты получаешь их от своих родителей. И от этой подруги, Фабьенны.

– Жак рассказывает мне о другом.

Миссис Таунсенд посмотрела на меня, и в ее глазах я прочла удивление и недовольство. Впервые я ответила ей иначе, чем «Да, Касуми», «Нет, Касуми» или «Спасибо, Касуми». Такое потрясение мог бы испытать человек, услышав непристойность от домашнего попугайчика.

– Ладно, давай взглянем на их письма. Давай посмотрим, что такого сообщает тебе Жак, чего не может сообщить его сестра.

Я не поняла, что имела в виду миссис Таунсенд, но прежде чем успела ответить, она вскрыла письма от Жака и Фабьенны. Однажды она показала мне тонкое лезвие с резной рукояткой в виде нефритовой рыбки. Тогда я впервые увидела нож для вскрытия писем. Я ненавидела рваные края, оставленные ее грубыми пальцами. Нет, я ненавидела ее.

Она протянула мне оба письма.

– Почему бы тебе не прочесть их вслух, чтобы я могла оценить их достоинства.

Я узнала писчую бумагу, которой воспользовалась Фабьенна, – страницы из школьной тетради вроде тех, в которых я записывала наши рассказы. Если бы я понюхала письма, то могла бы уловить свежий аромат луга или запах грязного скотного двора. Как же я попала в эту странную страну и странную школу, где мной помыкает женщина, которая называет себя Касуми, хотя на Касуми она совсем не похожа? В мире был только один человек, чьи желания были моими желаниями и чья жизнь была для меня так же важна, как и моя собственная. Я положила письма в карман.

– Я прочту их позже, – сказала я.

– Это не то, о чем я тебя просила, Аньес.

«Знаю, – прозвучал голос в моей голове, – но никто не говорит, что я всегда должна вас слушаться». Я откинулась в кресле, уставившись на письменный стол, который отделял меня от миссис Таунсенд. Дуться было не в моем характере, но время от времени я позволяла себе, как выражалась Фабьенна, «притворяться мертвой». Я никогда не делала этого перед своими учителями или родителями, но порой, когда Фабьенна была со мной слишком груба или слишком безжалостно надо мной насмехалась, я замирала, представляя себя стволом дерева или валуном. Это приводило Фабьенну в бешенство, но, когда я оставалась неподвижной, неглубоко дыша и держа глаза полузакрытыми, чтобы видеть только размытые очертания, мне не могли навредить ни ее нараставший гнев, ни угрозы, ни даже сильные удары. Фабьенна знала, что единственный способ вывести меня из этого состояния – это смягчиться. Она никогда не извинялась, но я чувствовала, когда ее гнев сменялся чем-то другим – уважением, смирением или просто желанием увидеть, как я возвращаюсь к жизни. Время от времени она находила несколько лесных ягод и растирала их по моим губам, или клала пару листьев мне на веки, а потом внезапно убирала их, как волшебница, показывающая мне новый мир. Это были ее способы разбудить меня. Я всегда просыпалась.

– Аньес, – сказала миссис Таунсенд.

Она настойчиво пыталась снова привлечь мое внимание, и все же я знала, что, сохраняя отрешенный вид, смогу оставаться вдали от нее. Я подумала, не улыбалась ли я с полузакрытыми глазами. За мгновение до этого я почти ощутила сладковато-терпкий вкус ягод, которые Фабьенна иногда пропихивала сквозь мои сомкнутые губы, пытаясь вернуть меня к жизни. Однажды, только однажды, я укусила ее за пальцы, застав врасплох. Ее это не разозлило. Напротив, она разразилась безудержным хохотом.

– Аньес, – повторила миссис Таунсенд уже менее сурово.

Я открыла глаза и посмотрела на нее так же, как могла бы посмотреть на одну из женщин в вагоне поезда из Лондона в Суррей.

– Что ты делала?

– Вы что-то сказали? – спросила я.

Я чувствовала на себе ее пристальный взгляд и сохраняла пустое выражение лица и рассеянный взгляд. Возможно, она примет меня за сумасшедшую, но я вспомнила, что, как рассказывал нам месье Дево, многие гении были сумасшедшими.

– Мы обсуждали твою переписку, – напомнила миссис Таунсенд.

– Ах да. – Я сунула руку в карман и нащупала письма.

– И я попросила тебя поделиться со мной, – сказала миссис Таунсенд заискивающим тоном, который был для меня внове.

– Но эти письма адресованы мне, – возразила я.

– Разве это повод, чтобы ими не делиться?

Предвидела ли Фабьенна, что ее письма, возможно, не утаятся от глаз миссис Таунсенд? Я не могла решить. Если Фабьенна писала о наших книгах, миссис Таунсенд могла что-то заподозрить. Я непонимающе посмотрела на нее.

– Аньес?

– Но это письма мне, – повторила я.

Миссис Таунсенд глубоко вздохнула. Она собиралась что-то добавить, но передумала и лишь указала на стопку писем на столе:

– На самом деле мне хотелось обсудить с тобой вот эти письма. Они от читателей. Твой французский издатель переслал их сюда. Хочешь прочитать?

Я читала письма, которые месье Шастен передал мне в Париже. Несколько человек просили автограф, другие хотели со мной переписываться. Один мужчина осведомился, сколько времени – сколько именно, несколько секунд, несколько минут? – требуется свиньям, чтобы сожрать мертвого младенца. Он спрашивал, осознаю