Дураки все - Ричард Руссо

– Что-то еще?

– Вообще-то да. Объясни мне вот что. Почему вы все снимаете штаны, когда смотрите телевизор?

Рут правда было любопытно. Так делали и ее отец, и братья. И начиналось это, по мнению Рут, сразу же после свадьбы, будто “да”, сказанное перед алтарем, для мужчин нечто вроде сигнала снять штаны, едва переступив порог дома. Вот Салли – тот не таков. Он если и снимет штаны, то исключительно ради дела, а закончив это дело, тут же опять наденет. И с чего она сегодня на него ополчилась? До прихода Роя он слова не проронил. Сидел себе за стойкой, таращился в пустую чашку, а она вызверилась на него, как сейчас на мужа. Разве она не любила Салли? Разве не любит и по сей день? А если (Рут это подозревала) он болен серьезнее, чем говорит? Что на нее нашло? Считаные часы назад, в закусочной с Салли, Рут дала себе слово обращаться с мужем помягче, теперь же, дома с Заком, жалела, что зря напустилась на Салли. Быть может, ее злость не имеет отношения ни к тому ни к другому? И они просто удобные мишени, замена того, на что ей действительно нужно нацелиться?

В ответ на ее вопрос Зак только пожал плечами и криво улыбнулся.

– Нет, правда, – не унималась Рут. – Мне до смерти интересно, зачем мужчинам снимать штаны, чтобы смотреть телевизор.

Дохлый номер, конечно, все равно что мартышка примется объяснять, почему поступает так, как велит ей голый инстинкт. С тем же успехом можно попросить его объяснить физику элементарных частиц. Неудивительно, что Зак лишь пожал плечами:

– Наверное, так удобнее.

– Как это?

Он снова пожал плечами:

– Свободнее?

– Но рубашку же вы не снимаете. Или носки.

– Их вроде как незачем.

Рут сильнее потерла виски.

– Иди переставь машину.

Он направился было на кухню, и она спросила:

– Куда ты собрался?

Он вскинул руки:

– Мне надо…

– Надо было, конечно, дождаться, пока ты дойдешь до машины.

Рут указала на большую деревянную пепельницу на журнальном столике, тоже найденную на помойке, в пепельнице, на видном месте, лежали его ключи.

Когда он ушел, Рут обозрела гостиную. На журнальном столике и диване валялись детали минимум одного бытового прибора – похоже, мини-печи, – на козетке стояли два стареньких пылесоса, еще утром их там не было, а это значит, что у Зака день удался. И в пятьдесят восемь он так же, как в тридцать, был решительно настроен монополизировать рынок сломанного бесполезного барахла – другими словами, притащить всякое старье с улицы, разобрать на части и разбросать по всему дому. Рут давно отчаялась изменить Зака, но до недавнего времени все же надеялась удержать в узде – так Америка некогда пыталась помешать распространению коммунизма. Из чисто философских соображений Рут полагала, что эта война стоит того, чтобы ее вести, но неужели она и правда рассчитывала победить? Гостиная олицетворяла не только ее поражение. Рут разгромили. Разбомбили. Разбили наголову. Как это произошло? Стычка за стычкой, черт подери. Тут небольшая уступка, здесь тактическая ошибка, не там развернула строй, недостатки воображения столь многочисленные, что и не сосчитать, в итоге же все это привело к душевному истощению, отчаянию и, наконец, унизительной капитуляции. Это если вкратце.

Несомненно, в ее стратегии с самого начала был изъян. Зачем извещать врага о том, что ты больше не хочешь сражаться? Зачем объяснять ему, что для тебя важнее всего, что именно ты будешь защищать любой ценой? Собирай себе барахло сколько угодно, только в дом не тащи. Даже птицам хватает ума не гадить в гнезде. И с этого заявления начался долгий скрытый конфликт. Первой его ареной стал просторный гараж на две машины, там вполне хватало места для обоих автомобилей, и Зака, и Рут (по крайней мере, так ей казалось), и это притом что грузовичок, на котором Зак обычно привозил в дом всякую гадость, был в полтора раза шире самого большого пикапа. Когда вдоль стен гаража выросли полки от пола до потолка, Рут подумала: перебор. (Так воображение подвело ее в первый раз – она недооценила честолюбие и упорство врага.) К концу того года все до единой полки стонали и гнулись под тяжестью нового барахла. Потом посередине гаража, между их машинами, появились газонокосилки – электрические, несамоходные, – а с ними ржавые велосипеды со спущенными колесами и с тормозными колодками, свисающими со снятых проводов, а еще всевозможные триммеры и бензобуры. Весь гараж вдруг оказался до такой степени нашпигован хламом, что передвигаться по нему следовало медленно и осторожно, как по минному полю, – и за рулем, и выходя из машины – дабы на что-нибудь не наткнуться, поскольку скейтборды, бейсбольные мячи, гимнастические обручи и даже куски пластика валялись повсюду. Снаружи вдоль стен стояли мятые металлические бочки, Зак сливал в них отработанное машинное масло и антифриз. В других – на некоторых был нарисован оскаленный череп со скрещенными костями – Зак держал растворители и всякие ядохимикаты, которыми чистил от ржавчины велосипедные цепи и прочие железяки.

Уверенность мужа в том, что весь этот хлам чего-то да стоит – или будет стоить, если только найти рукоять, шуруп, колпак, звено цепи, крышку, зажим, колесо, резиновый наконечник, – вгоняла Рут в тоску гораздо больше самого хлама. Рано или поздно нужная вещь непременно появится – такова была одна из краеугольных догм его старьевщицкой веры. А другая заключалась в том, что лишь дураки выбрасывают вещи, которые поломались. Мысль о том, что есть люди, которые готовы потратить крупную сумму на новую газонокосилку потому лишь, что у старой оборвался тросик, неизменно приводила Зака в изумление, и он год за годом старался его пробудить в черствой своей жене. По мнению Рут, тот факт, что люди выбрасывают вещи, которые, наверное, можно было бы починить, говорит лишь о том, что эти люди заняты, а вовсе не дураки, но даже если и так, это вовсе не значит, что обязательно нужно вставать в пять утра и ехать рыться в их мусоре. И если они выставили на улицу старый диван, это не означает, что нужно грузить его в кузов своей машины и везти домой, гордясь собой (“Я выведу запах кошачьей мочи”). И уж конечно, это не означает, что нужно всю свою взрослую жизнь посвятить тому, чтобы, если повезет, перетащить городскую свалку к себе домой.

Рут твердо верила, что занимает выигрышную позицию, но по какой-то невнятной причине, вместо того чтобы настаивать на своем, пошла на уступки (крупный тактический просчет), сказав себе,