Дураки все - Ричард Руссо

Рут едва не расплакалась.

– Наверное, я считала, что ты только мой.

– Ты хочешь, чтобы в следующий раз, если он попросит, я ему отказал?

– Нет, – ответила Рут, хотя земля ушла у нее из-под ног и душа прокричала: “Да!”

На следующий день Зак перед закрытием заглянул к ней в закусочную, чего почти никогда не делал. Рут не запрещала ему приходить, но он все равно понимал, что закусочная – ее территория, точно так же, как гараж и теперь вот сарай были его территорией.

– Говорят, вас с ним видели вчера вечером, – сказал ей Зак.

– Кто именно говорит?

Даже не уточнила, с кем это “с ним”. О них говорили не первый год, в том числе, если Рут не ошибалась, ее собственный зять, ныне сидящий в тюрьме.

Зак назвал ей мотель.

– И ты поверил?

– Я этого не говорил.

– Вот и славно, – ответила Рут. – Не верь.

– Мне неприятно об этом слышать, – добавил Зак. – Если об этом слышу я, то слышит и ма.

Опять эта “ма”.

– Вряд ли она станет думать обо мне хуже прежнего.

– И дети в школе болтают. Хочешь, чтобы они рассказали всё Тине?

– Что мы вообще обсуждаем? То, во что ты, по твоим же словам, не веришь?

– Я всего лишь хочу сказать, что мне неприятно об этом слышать.

– Угу. Ты уже это сказал.

Зак ушел, Рут снова и снова прокручивала в голове разговор и, кажется, поняла, что имел в виду ее муж. Она может быть с Салли. И Салли может быть с ней. Просто им нужно действовать осмотрительнее. Радуйся, сказала она себе и отчасти правда обрадовалась. Но еще это значило, что муж не считает ее достойной того, чтобы за нее бороться, и как прикажете ей себя в связи с этим чувствовать? Или в связи с тем, что Зак по каким-то своим причинам налаживает отношения с Салли? Или из-за того, что в его жизни она лишь вторая по важности женщина с именем Рут?

Салли оказался прав в одном. Сарай Зак забил не сразу. На это ушло несколько лет. Но в конце концов настал тот день, когда Рут, проходя мимо кухонного окна, обнаружила, что вид частично загораживает алюминиевая стремянка, прислоненная к стене. Накануне сильный ветер расшатал ставню – видимо, Зак ее чинил. Но стремянкой дело не ограничилось, постепенно возле стены появились другие вещи – пара лыж, комод без ящиков, кованая скамья. Рут буквально чувствовала, как каждый новый неодушевленный предмет давит на шкуру дома. Вся эта дрянь просилась внутрь. И однажды днем Рут обнаружила на полу в гостиной первый разобранный пылесос. Вероятно, ремонт затянулся дольше, чем рассчитывал Зак. Возможно, он собирался к ее приходу все это убрать. Но напрашивалось еще одно объяснение, более правдоподобное. Неделю назад умерла мать Зака.

Рут вспомнила, как последние американцы, когда пал Сайгон, вылезли на крышу посольства в ожидании вертушек, которые заберут их домой.

Домой. Беда в том, что Рут уже была дома.

На кухне – наконец-то своей и все-таки будто чужой – Рут открыла окно над раковиной. Зак отогнал пикап и поставил рядом ее машину. Любезно с его стороны, вот только, чтобы усесться за руль, Зак наверняка отодвинул сиденье до упора и не вернул на прежнее место по той простой причине, что тогда он сделал бы правильно сразу два дела подряд, а такого за все годы их брака еще не случалось.

Рут стояла у раковины и смотрела во двор, когда вошел Зак, почесывая живот. Большинство мужчин, силясь поймать ускользающую мысль, чешут то место, где, по их мнению, она прячется, но Зак не таков.

– Извини, – промямлил он. – Я собирался помыть.

– Какая разница. – Рут вставила в сток резиновую затычку и включила воду; задор ее вдруг прошел, ссориться расхотелось.

Рут полезла под раковину за жидкостью для мытья посуды и обнаружила, что та кончилась.

– У тебя неудачный день?

– Нет, – ответила Рут. – Просто чудесный. Как все мои дни. – На стене висела доска, Зак купил ее на дворовой распродаже, на полочке лежал крошечный мелок. Рут начала было писать “жидкость для мытья посуды”, но увидела, что на доске уже это написано ее собственным почерком, и вместо этого подписала: “мелки”.

– Тогда в чем дело?

На ум ей мгновенно пришли два ответа: “ни в чем” и “во всем”. Оба верные, ни один не точный.

– Я…

– Что – ты?

– Хотя бы раз хотела прийти домой, а там…

– Что?

Новая жизнь. Как было бы славно прийти домой, а там совершенно новая жизнь. Но ведь желать такого некрасиво? Рут понимала, что некрасиво. Неужели она правда желает мужу смерти? Вовсе нет – по крайней мере, она так не думала. Скорее, ей представлялось нечто вроде параллельной вселенной, в которой Зака не существует. Как было бы здорово после долгого дня в закусочной прийти домой, а там тишина. Крикнешь зычно: “Привет!” – а тебе никто не ответит. Рай. И, вместо того чтобы рыться в холодильнике в поисках того, из чего можно приготовить мужу ужин, сделать себе большую миску попкорна и есть его за книгой на диване без пятен жира и вони самца. А потом, сонно отложив книгу, обвести гостиную взглядом и вместо омерзения почувствовать… что? Удовлетворение. Удовольствие. Она сама, ее натура, ее быт – все в гармонии. Без Зака с его барахлом в доме стало бы просторно, даже пусто. Рут не хотелось вещей лучше, дороже – всего лишь чтобы их было меньше. Вообще всего поменьше. Мир, который она сотворила бы для себя, был бы чист, аккуратен и пуст.

И когда она предложила Салли съездить на Арубу, она выбрала этот карибский остров не наобум. В ту зиму во время оттепели, когда бурые, как моча, ручейки промывали ходы в сугробах под грязной коркой наста, Рут сдуру остановилась у туристического агентства Шуйлер-Спрингс, витрины которого – бесчувственные уроды – пестрели рекламой отдыха на островах. Рут зашла внутрь, изучила пухлую папку с морскими курортами. Больше всего ей приглянулась Аруба. Люксы с огромными ванными комнатами, выложенными белой плиткой, белые тюлевые занавески развевались на французских окнах, выходящих на длинную и пустую песчаную косу, и прибой за ней был так близко, что, кажется, слышен плеск. Душ без двери, без шторки, лишь серебристые леечки на потолке. Напротив каждого – кипенно-белый туалетный столик, идеальный для женщины, путешествующей в одиночку.

Потому что Рут, уж конечно, поехала