Отвлекаясь - Федерика Де Паолис

– Мне надо передать… Ничего особенного, папа, одну вещь из офиса, это пустяк.

– Прямо сейчас? – удивился Чезаре.

– Прямо сейчас.

– Ну ладно. Напомни мне, где примерно мы оставили машину.

– Вон там, перейдите через площадь и поверните налево, она стоит в дальнем ряду.

Рената повязала на шею платок и так посмотрела на него, что ему пришлось отвести глаза; он почувствовал, что под этим добрым взглядом ему придется сдаться, расколоться. Мать подошла к Чезаре, он взял ее под руку, они добрели до тротуара и повернули в противоположную сторону.

Паоло почувствовал, что у него замерзли пальцы ног, и поспешил к месту встречи, в двух минутах ходу по улице. Он подумал о том, что ему сказала Рената, и у него возникло ясное ощущение, что их отношения совершенно особенные и оттого порой невыносимы. Между тем она, возможно, права, пара должна быть заодно. Он вспомнил, как родители разговаривали шепотом, лежа в постели (их отделяла от него тоненькая стена), и вместе принимали решение о наказаниях и обо всем остальном: о школе, спорте, карманных деньгах, одежде, стрижке, о том, что «этот твой друг нам не нравится», о мопеде, об университете. Всю его жизнь Рената и Чезаре появлялись в кадре всегда вместе. Кроме самого раннего детства, когда Паоло чувствовал, что мать принадлежит только ему, а в остальное время у него было ощущение, что их любовь – неприступная крепость, населенная тайнами, недомолвками, нетерпимостью, ролевыми играми, самоотречением, и вокруг этой крепости натянут пупочный канатик, который защищает супружескую пару, ограждая их от вторжения детей. Подобострастие Ренаты и лишенная любви обходительность Чезаре раздражали Паоло. Он видел в них фальшь, притворство. Кроме того, он предполагал, что никогда не сможет выбрать кого-то одного из них и стать на его сторону – довериться только отцу или пожаловаться только матери. Нет, либо оба, либо никто. В такой любви, как в рукопашном бою, не оставалось места для индивидуальных отношений. Но родители всегда ошибаются – или нет?

Паоло ускорил шаг, грудь разрывалась от одышки. Сколько времени он провел на ногах? Желудок был пуст давным-давно, Паоло мучила жажда, уже много часов он не ел и не пил. Он прошагал еще пару минут, и перед ним появилась площадь Греции – огромный вытянутый прямоугольник в окружении домов, с единственной табачной лавкой, пиццерией и баром с низким навесом и алюминиевыми столиками. Паоло размышлял, не взять ли себе чего-нибудь поесть, однако Папа мог застать его за «перекусом», а это было бы неправильно: сама мысль о том, что ему придется столкнуться с Папой, приводила Паоло в ужас. Он не знал, как себя вести, не представлял себе, что ему скажет, понятия не имел, с чем ему придется столкнуться.

Он вошел в маленький бар, его окутало тепло, а неоновый свет и звуки двух игровых автоматов хлестнули по нему, словно пулеметная очередь.

– Можно воспользоваться туалетом?

Бритый под ноль худенький цветной парень, слонявшийся за стойкой, не глядя на Паоло, протянул ему ключ с привязанной к нему оранжевой пробкой.

Крошечная туалетная комната с крошечной раковиной, под которой лежали какие-то коробки и кипы газет, была разделена раздвижной дверью, и за ней прятался унитаз. Паоло умылся, затем не удержался и попил из-под крана, вода стекла вниз по пищеводу и проникла вглубь тела, словно внутренний душ, он пил не останавливаясь, чувствуя, как кадык ходит вверх-вниз, пока очередной глоток не попросился обратно, он не смог больше глотать, начал кашлять и плевать в грязную раковину, держась за нее обеими руками. Кто-то постучал в дверь:

– Эй, как вы там? У вас все хорошо?

Паоло не рискнул ответить, возможно, потому, что изнутри поднималась тошнота, и он почувствовал во рту привкус желчи, желудок свело, и он решил освободиться от жгучего ядовитого комка. Паоло не хватало воздуха. Весь день он дышал черным дымом. Он поискал носовой платок, чтобы вытереться, но его не оказалось, открыл раздвижную дверь и хотел взять туалетную бумагу, но ее не было; вонь, исходившая из унитаза, вызвала у него новый рвотный позыв. Он вышел из туалета весь мокрый, с красными глазами и дрожащими руками.

– Ау! У вас все в порядке? – спросил темнокожий парень; у него был такой же выговор, как у Ивана.

– В порядке… да, – ответил Паоло чуть слышно.

Парень кивнул, а Паоло направился к выходу, и автоматические двери тут же открылись, как будто только его и ждали. Дождь продолжался, но стал слабее, свет отражался на мокром асфальте, безлюдная площадь блестела под водяными каплями и была похожа на лагуну. Паоло повернулся и увидел справа синий автомобиль Папы с включенным мотором и мигающими аварийными сигналами. Паоло подошел и постучал кулаком в переднее тонированное стекло. Прошло несколько секунд, дверца распахнулась, и Паоло оказался лицом к лицу с патроном.

– Адвокат, какой отвратительный вечер! – сказал он, ставя трость на землю.

Паоло увидел сидящую рядом с ним донну Марину, жену Гримальди. Она тонула в мехах по самую макушку, ее волосы были собраны в небольшой пучок, глаза полуприкрыты, она сжимала между пальцами сигарету. Сбоку от нее лежала зеленая картонная папка. Та самая зеленая папка. Та, которую Сара забыла передать ему вместе с толстой пластиковой папкой и ноутбуком.

– Поможете мне, Манчини? – осведомился Папа.

Паоло отступил на шаг, попытался поймать руку патрона, но тот ее отвел: он хотел опереться на дверцу, а не на Паоло. Тот так и остался стоять, раскинув руки, словно собираясь кого-то обнять, в точности как несколько месяцев назад, когда Элиа только начал ходить и он отпускал его, но старался держаться поближе, боясь, как бы малыш не упал. Паоло отошел в сторону, а патрон тем временем обрел равновесие и взглянул ему в глаза.

– Здесь есть бар, присядем на минутку? – осипшим голосом проговорил Паоло.

Папа поднял глаза, оглядел навес, с которого стекали струи воды, и два алюминиевых столика. Он фыркнул и пошел к бару, осторожно переставляя ноги. Добрался наконец до стула, молча посмотрел на Паоло, сложил руки на рукоятке трости, с огромным трудом присел на самый краешек и шумно выдохнул.

– Хотите кофе, патрон?

– Нет, лучше сядьте, адвокат, и давайте кое-что проясним.

Паоло послушно сел, поудобнее устроился на стуле. Он впервые так близко видел Папу, нос патрона был усеян старческими пятнышками, веки обросли папилломами, но из-под этой разрушенной временем оболочки на Паоло был устремлен блестящий проницательный взгляд; о быстроте его ума свидетельствовало и то, как он мгновенно осмотрелся вокруг, разом зафиксировав все