Отвлекаясь - Федерика Де Паолис

ведет себя точно так же – из ревности не желает поверить, что Дора могла найти Элиа. Дора стала для них причиной войны. Виола попыталась сосредоточиться. Кто был в парке? Мила, Белоснежка, шведка со своим странным сыном. Или шведка встретилась ей утром у Аудиториума? Сколько ей лет? Совершенно непонятно. Она носила шапку. Какого цвета у нее были волосы? Виола не могла сказать. Пока припоминала, отпила глоток пива, которое собиралась отнести Ивану, и почувствовала вдруг, как у нее немного закружилась голова.

– Ты что, сама все выпила?

– Извини, я нечаянно. Сейчас открою тебе другую бутылку.

Иван бесшумно вошел на кухню и, когда Виола протянула ему бутылку пива, жадно припал к горлышку и выпил ее одним глотком почти до дна.

– О господи, как хорошо!

Привалился к столу и окинул беглым взглядом кухню, затем стал внимательно ее осматривать, задержав взгляд на полке с маленьким деревянным человечком:

– А ты знаешь, почему его зовут Пиноккио?

– Извини, ты о чем?

– Ты знаешь, по-тоскански очень похожее слово – pinoccolo – означает «кедровый орешек».

– Я не знала.

– «Пиноккио» от него и происходит, потому что он твердый снаружи и нежный внутри.

Иван вторым глотком осушил бутылку и попросил:

– Вио, а у тебя еще одной не найдется?

– Кто тебе рассказал эту историю о кедровом орешке?

– Моя девушка, она из Прато. Ты там бывала?

– В Прато? Да, когда мне было лет двадцать.

– Там прорва китайцев, – сказал Иван и поднял вторую бутылку пива: – За Элиа, чтобы он поскорее вернулся.

– За Элиа, – прошептала Виола, и на глазах у нее опять навернулись слезы.

– Ну что ты, успокойся. Вы все сегодня слишком нервные. Эй, нужно верить в лучшее!

Виола смотрела, как он пьет, и думала, что он очень молод и потому так ловок и подвижен, эта цапля по имени Иван, и дело не в его облике, а в том, как он ведет себя, как двигается, в том, что от него исходит энергия добра, почти ощутимая позитивность, надежда.

– Твоя девушка, она там живет? – непонятно зачем спросила Виола, глотнула еще немного пива и почувствовала, что пьянеет.

– Да, со своими родителями. Мне приходится вертеться, езжу туда и обратно по выходным.

– Ты живешь с Катей?

– Откуда ты знаешь, как зовут мою мать?

– Не помню, кажется, Паоло сказал, – пожала плечами Виола.

– Он ведь исходит на говно, правда?

– Нет, что ты, – попыталась оправдаться она, но замолчала, поскольку нечего было сказать.

– Да-да, исходит на говно, и еще как! Он напрочь изменил свое отношение ко мне несколько лет назад, когда я отдал свою почку Чезаре. Ты знаешь эту историю с почкой?

Виола кивнула. Она пошла к раковине и стала мыть руки, повернувшись к нему спиной, этот разговор ее смущал.

– После операции Чезаре подарил мне маленькую комнатку с ванной, пристроенную к магазину, там я и живу. Думаю, Паоло это не по вкусу.

– Нет-нет, – запротестовала Виола, – представь себе, это не так…

– Таким образом Чезаре расплатился со мной, а иначе, может, продал бы эту конуру и дал денег Лауре и Паоло, ну не знаю… а теперь, наверное, и продать уже не сможет.

– А твоя мать где живет?

– Моя мать живет в Гарбателле. Когда мы стали постоянно работать в магазине, мама привезла сюда, в Италию, мою бабушку: она… уфф!.. тот еще персонаж! Правда, с головой у нее не очень. Ты смеешься? Почему?

– Я не смеюсь, я улыбаюсь. Как ты сказал? Тот еще персонаж?

Присутствие Ивана ее успокаивало. Было в нем что-то удивительно ей близкое. Бесконечно близкое.

– Эх, вот бы тебе с ней познакомиться! Она постоянно разговаривает, причем во весь голос, к тому же все время ходит в балетной пачке, это глупость какая-то, ведь она ни одного па не знает, но буквально помешана на этих дурацких юбках, у нее их, наверное, штук двадцать. Тебе когда-нибудь встречалась старушка в балетной пачке?

– Нет, теперь, когда ты спросил, я поняла, что не встречалась.

Иван обхватил рукой затылок и склонил голову: у него были такие же золотисто-русые волосы, как у Элиа, и светлый, неосязаемый пушок на шее. У Виолы защемило сердце.

– А твои родители? – спросил он. – Они сейчас где?

– Мать переехала в Триест несколько лет назад, отец умер.

– Мой тоже. Я его даже не знал, – отозвался Иван и скрестил руки на груди.

Виола внимательно всмотрелась в его лицо, ожидая, что оно невольно дрогнет или исказится, но так и не поняла, лжет ли Иван и чего добивается, задавая свои вопросы, или же он на самом деле ничего не знает. А что, если предположения Паоло – всего лишь иллюзии, страхи, догадки, превратившиеся в вымысел?

– Я зайду на минутку в ванную, – сказала Виола.

Иван посторонился, и она протиснулась мимо него. Пересекла маленькую гостиную, где царил беспорядок – игрушки Элиа были разбросаны по бирюзовому ковру, рядом с которым стоял продавленный диван, а за ним шкаф, набитый книгами как попало. Раньше она расставляла их в два ряда, следуя очевидной логике: впереди титулованные авторы и любимые произведения Виолы, позади – кулинарные книги, старые издания, учебники. Еще дальше стояло кресло, в котором она читала, рядом – столик с лампой под красным бархатным абажуром. Эту лампу, а еще пепельницу, изготовленную в сороковых годах фирмой «Мозер», она купила во время своей первой поездки в Берлин. Абажур съехал набок, она попыталась поправить его, когда Иван сел в кресло и стал строчить сообщение в телефоне.

Виола вдруг поняла, что ее дом выглядит запущенным, и дело тут вовсе не в уборке – к ним регулярно приходила домработница и наводила чистоту, – а в том, что все в ее квартире было пущено на самотек: разбитый пульт от телевизора был обмотан скотчем, чтоб не развалился, продавленный диван застелен куском блеклой ткани, растение висело на перилах, под ним стояла кухонная миска. Когда это случилось? Этот дом, когда-то их теплое гнездо, перестал быть ее домом, она больше не заботилась о нем. Он вызывал у нее то же ощущение, что и квартира ее свекра и свекрови, в нем обитали случайные вещи и не чувствовалась заботливая рука. А теперь еще здесь появился Иван: они почти никого к себе не приглашали. От невероятной, всепоглощающей любви они перешли прямиком к холодной войне, здесь никогда не оставалось места для общения с другими людьми, для друзей, для шумных посиделок. Паоло работал как одержимый, до полного изнеможения, а она погрузилась в лечение, гормоны, разочарования, потом в посттравматическое расстройство; в этой квартире бывал только один посторонний человек – Дора: она приходила в отсутствие