Рассказы об эмоциях - Марина Львовна Степнова

не наступала. Небо плавало, как кисельная жижа. Осенью, зимой, весной оно заливалось ядовито-зеленым неоном. На него приезжало смотреть много туристов, но людей даже тогда собиралось меньше, чем в обычный день моей прошлой жизни. Мне здесь нравилось.

* * *

Мужа я видела по графику: две недели через три, мне это тоже нравилось. Он работал на рыболовецком судне. Когда он возвращался, я готовила ему мясо с овощами. Ему хотелось есть все, что не рыба. Потом мы смотрели накопившиеся за его отсутствие сериалы. Потом занимались сексом. Дальше он спал, скроллил ленту, встречался с друзьями, курил, красил балкон, занимался со мной сексом, ходил в гараж. Муж сам как тюлень, просил внимания и еды, мне было не сложно две недели через три. Мне повезло, я не встречалась с его друзьями, мы обговорили еще до свадьбы, что я, как он это называл, нелюдимая. И, на радость, в приморском городе не жила его семья. Муж тут вырос, но его отец умер, а мать вышла замуж в соседнюю страну. За два-три дня до его рейса мы отправлялись на машине в гипермаркет за двести километров от нашего города. Покупали продукты и товары для дома. Для меня и для будущего. Я помогала мужу собираться в рейс. Готовила мясо с овощами. В ночь перед отплытием мы обязательно занимались сексом. Летом никакой ночи не было, мне нравилось глядеть на розовый кисель, а муж просил закрывать шторы. Тут у всех шторы-шубы. Ими привыкли спасаться от холода и вечного дня.

Я быстро нашла работу с моим недообразованием. Стала сестрой в физиокабинете местной поликлиники. У меня была такая практика еще на первом курсе. Три недели. Этого оказалось достаточно. В приморском городе пациентов ходило немного, но регулярно. Чаще всего лечили отиты и ангины. Реже ЖКТ, травмы и иногда мигрени. Мне нравился мой белый халат и красные шторы, отделяющие одну процедурную кабину от другой. В кварцевом люди сидели мальками, пойманными на светящиеся тубусы через ноздри или рот. Иногда до четырех человек рядом. Это походило на ритуал. Я служила жрицей. Люди вели себя как в храме. Молчали, двигались тихо, не топали, шептали мне свои фамилии, не переговаривались, старались не глядеть друг другу в глаза, когда сидели рядом на кварце. Уважали меня и даже боялись, но не меня лично, а медицинско-техническую силу, которую я представляла. В кабинах с электрофорезом я накладывала лекарство на аппликатор, прикладывала к больному месту или рваной коже пациента, устанавливала заряд, пускала ток. Мне нравилось, что для каждого ритуала было свое пространство. Только кварцевые сидели иногда вместе, остальные лечились в отдельных палатах, такого уровня комфорта пациенты других направлений медицины не могли добиться даже за деньги. Я чувствовала себя счастливой в работе. Ток урчал, журчал, гудел и ныл. Подогревал мою светлую печаль. Я знала, что физиопроцедуры вряд ли работают. Читала статьи на русском и английском еще во время учебы. Что они, как и заброшенный пионерский лагерь на окраине приморского города или памятник Ленину, – остатки прошлой жизни. Только лагерь не функционировал, в Ленина не верили, а вот электрофорез и кварц в моем кабинете функционировали, и в них верили люди. Им помогало. Это было как магия. Это и было магией.

Пока пациенты находились внутри ритуала, я читала книгу, заполняла карточки на компьютере, иногда вязала. Я полюбила вязать на Севере. Сначала я захотела себе капор с затягивающимися завязками. Уши мерзли, задувал ветер. Муж попросил сначала носки, потом свитер. Звенел будильник, я шла отключать пациента от ритуала. На своем собственном мобильном я заводила будильник для каждого номера кабины или номера каждого кварцевого тубуса.

Ко мне в кабинет иногда приходила хирургиня. Худая, круглолицая, на голову меня выше, с желтыми скандинавскими волосами и водянистыми голубыми глазами. Она здоровалась и спрашивала, могу ли я. Если не было пациентов или до окончания ритуалов тех, кто сидел под током, оказывалось более семи минут, я брала телефон и мы вместе шли курить на задник поликлиники. Хирургиня рассказывала мне про наше место работы, город, северное сияние, про себя делилась какими-то хвостиками историй. Она тут выросла. При северном сиянии нельзя было кричать, иначе оно убежит – так они верили в детстве. Во время сияния у многих были мигрени, как у моего мужа. У меня нет. У хирургини иногда. Пару раз она меня спросила, давно ли у меня депрессия, я отвечала, что у меня ее нет и что люди в настоящей депрессии часто хохочут и улыбаются, неулыбчивость просто свойство моей личности. А шутки я понимаю, но не нахожу их смешными. «Может, это печаль? – спросила она. – Светлая печаль». Я подумала и согласилась. Светлая печаль мне нравилась. Не мерцающая, как сияние. А спокойная, как белая ночь.

Дома две через три тоже было непросто. Муж мой требовал все больше внимания, соучастия, совместных эмоций. Он беспокоился, что я не улыбаюсь. Волновался, что не делает меня счастливой, я говорила, что счастье можно выражать по-разному. На седьмой месяц нашего брака он прекратил волноваться и стал меня обвинять в том, что я не рассказываю, почему я несчастна в браке с ним, хотя он так сильно старается. Я объяснила ему, что моя неулыбчивость – просто особенность моей личности. И смурность не означает, что я не счастливая. С ним. «Так млять – убери эту особенность, – сказал он, – сделай мне приятное». Я сделала. Натянутая кожа, сокращенные мышцы, сквозняк на зубы и внутрь гортани. Но ощутила темную печаль.

В это же двухнеделье муж впервые заставил меня пойти с ним к его другу на день рождения. За уже пьяным столом именинник спросил, чего я такая мрачная. Муж принялся пальцами раскрывать мне рот в улыбке. И кричать: «Ты, сука, будешь улыбаться, будешь!» Гости смеялись от страха – или им правда было забавно. Мы вернулись домой, и муж проплакал всю белую ночь, лежа рядом со мной. Я лежала, не двигалась под одеялом черной печали.

Муж ушел в рейс, накануне я не помогала ему собираться, не занялась с ним сексом. Через пару дней я сняла однушку на пятом этаже в доме на первой линии. И утром перед работой перенесла туда вещи. Я забрала только одежду и свой компьютер, все остальное, даже нажитое вместе, подаренное на свадьбу, мне не сдалось.

Моя жизнь стала светлее. После работы я готовила себе ужин. Смотрела на море в окно. Смотрела одна сериалы и вязала. Иногда там были смешные шутки, я кивала.