Рассказы об эмоциях - Марина Львовна Степнова

с клитором» – так ее называли в народе из-за зеленой пимпочки на клавиатуре, способной хоть и паршиво, но заменять мышь. Тогда еще компы перед выездом сдавали на проверку в таможню, чтобы отъезжающие не вывезли на жестком диске государственную тайну. Я получил обратно «тошибу» в опломбированном коробе, таможенник застенчиво сказал: «У вас там сказка была. Про горбатого мальчика… Это ж чистая порнография! Мы все удалили». Но я, параноик, такой вариант предусмотрел, все сочинительства заранее сберег по дискетам. Только подумал – надо же, какие любопытные, оказывается, мудаки в таможне.

Автобус мой отчаливал прямо из Харькова. Билет обошелся недорого даже по местным меркам. Поезд или самолет стоили бы втрое дороже. Автобусы ползли не торопясь – аж двое с половиной суток до конечной точки. Сперва по Украине, подбирая всех пассажиров, потом через Польшу, а дальше по германским весям – в зависимости от маршрута.

Я оплатил дорогу до Ганновера. Там десятый год обитали старинные родительские приятели: «Помнишь, сынок, Кофманов – Эрика и Валю? Ну как же – Валя! Эрик! Он тебе еще репетитора по физике находил в восьмом классе!» Предполагалось, что Кофманы примут меня как родного, поселят, накормят, все объяснят. Эрика я худо-бедно вспомнил – запыхавшийся, краснощекий, будто пробежал кросс на морозе.

В Касселе четвертый год учился друг Леха, но ехать к нему родители настоятельно отговаривали. «Алексей – безалаберный». Так они говорили. «Вы не виделись уже четыре года» – и эдак тоже. «У Эрика с Валей трехкомнатная квартира, а у Алексея что?» И я действительно не знал, какое жилье у Лехи. Общага, должно быть. До Касселя и прямого автобуса-то не было. «У Эрика, между прочим, мобильный телефон. Это о чем-то говорит? Приедешь, сразу позвонишь ему, он тебя встретит. А у Алексея есть телефон?»

Вроде был. Я даже пытался пару раз набрать Леху, но слышал белиберду автодиспетчера – гитлеркапут механическим женским голосом. Заканчивался двухтысячный год, еще вовсю писали и получали бумажные письма, а не электронные. Едва появились мобильники, которые назывались «моторолами», бесхитростно, по бренду. А десять лет назад так же окрестили копировальные автоматы ксероксами.

Я спросил: «В Ганновере точно есть консерватория?» Родители аж фыркнули: «Ну а как еще?! Очень даже роскошная консерватория!» – и это все не моргнув глазом! «А в Касселе?» – спросил я строго. Они поджали губы: «А в Касселе нет! А если даже и есть, то явно не такая знаменитая». «А вдруг в Берлине лучше?» – я колебался. «Может, в Берлине и лучше, – соглашались. – Но там знакомых нет, а в Ганновере Эрик и Валя как родного!..»

Богу известно, почему я всему этому верил. Решил, что, так и быть, поеду до Ганновера – а там погляжу.

Мне собрали две тыщи марок. Как раз стоимость двух семестров в моем «кульке», в котором я загодя взял академку. Знающие люди сказали, «десятка» – самая ходовая купюра, мол, всегда пригодится. Синяя, как советская пятерка, на ней старик в колпаке, похожий на папу Карло. Сотку десятками сунул в кошелек, остальные надежно припрятал, будто зашил под кожу.

Багажа взял разумный минимум: спортивная сумка с одеждой, туда же гостинцы Кофманам. Отдельно – пломбированная «тошиба». Когда проехали украинскую таможню, пломбу я сорвал и переложил ноутбук в рюкзак. Лежали еще клавиры: Онегин, Елецкий, Мизгирь, Жермон – баритональный взрывпакет. Отдельно фотки ч/б ню в пластиковой папке и кассета с шок-артхаусом.

Соседи везли с собой помногу, прям как дама из детского стишка: «Диван – чемодан – саквояж». Коробки, десятки коробок с бирками, огромные турецкие баулы. Кстати, и собачонка тоже потявкивала. Кто-то перевозил на вечное поселение всю свою прежнюю жизнь. Когда прощались с провожающими, хныкали.

Автобус Mercedes-Benz снаружи еще кое-как держал фасон, но внутри разваливался – укатали сивку. Туалет работал, но пользоваться им не рекомендовалось: «Разве по-маленькому! Если шо, вам же самим потом этим дышать!» – предупредил водила. Работали два телевизора, показывали с середины «Титаник». Ди Каприо примерял фрак для вечеринки. До рокового столкновения с айсбергом еще минут сорок.

С креслом не повезло. Я дергал рычажок, а спинка не откидывалась. Но зато возле окна. От появления соседа в косухе, кожаных штанах на шнуровке и в казаках на душе сперва потеплело. Подумалось – байкер, рокер. Будет о чем поговорить. А в профиль – кислое лицо барыги с барабашовского рынка. Выдохнул сивухой, потянулся. Как тянет из щелей холодом, потянуло недельными носками. На выползшем из рукава левом запястье обнаружились сразу три пары золотых часов. На поясе «жлобник». Вытащил из пакета початую бутылку ликера, липкого, медленного, как сироп, чвакнул пробкой – кустарной, с открывалкой для пива сверху. Я подумал, что еще намаюсь с этим кожаным, как диван, соседом.

В наушниках голосили контратеноры. Учительница по вокалу Бэла Шамильевна напутствовала: «Дружочек, не баси! Слушай высокую форманту, не заваливай звук в грудь, держи все в голове». И я для профилактики слушал эти фальцетные наилегчайшие…

«Кожаный» сказал в разбитной манере слесаря-васька:

– Как ты это зю-зю-зю писклявое выдерживаешь – не догоняю! Я прям не могу, когда бабье воет! – кивнул на плеер.

– Так это и не бабы, – я сдержанно улыбнулся началу разговора. – Сопранисты, альтино. Ну, типа Пенкина.

– Пидарасы, что ль?!

Помощник капитана проворонил айсберг, «Титаник» заливала вода, стелился запах остывших харчей – котлет, колбас, гнилых яиц вкрутую. За окном дорога трепетала на ветру, как шарф Айседоры. Автобус мерно раскачивало. Тоска нахлынула, точно морская болезнь. Ранним утром, когда проезжали Киев, едва справился с желанием схватить сумку, рюкзак, и на вокзал – обратно, в Харьков! Но усидел, остался.

Вместе с вонью (зря не послушали водилу, зря) текли пустые разговоры: кто с какой визой едет, сколько везет алкоголя и сигарет. Когда прозналось, что я ничем акцизным не запасся, чернявая баба в трениках нахально всучила мне блок «Мальборо» и водочную пол-литруху.

В Житомире всех ожидало оплаченное комбо в придорожном кафе и местные цыганки. Как ни божился потом водила, что двери закрывал, автобусные недосчитались кое-какого добришка. Я же не поленился, взял с собой «тошибу» от греха. Шептались после, что у водилы, наверное, своя договоренность с цыганами – открывать двери…

В телевизорах закончились «Джентльмены удачи». Но бойче и настырней звучал говорок бывалого: – Год назад через Польшу… Ночь… Чувствую – автобус остановился!.. Начинает гулять фонарик… И вдруг включается на всю катушку такой блатнячок из магнитофона, шансон, понимаете, и наглый голос объявляет: «Доброй ночи, пани и панове! Вас приветствует одесский рэкет!..»

– И шо?! – с ближних кресел. – И шо?!

– Перегородили дорогу пять машин – три спереди, две сзади. Стоят