Неизвестный Андерсен: сказки и истории - Ганс Христиан Андерсен

– И на тебя приятно! – заметил старый торговец. – Йорген добавил живости зимним вечерам и тебе, матушка, тоже. Ты в нынешнем году помолодела, вон как хорошо выглядишь, прямо красотка! Да ты ведь и была самой красивой в Виборге, а этим много сказано, потому как я всегда считал, что тамошние барышни краше всех.

Йорген ничего не сказал, негоже ему встревать, но думал он об одной скагенской девушке, к которой вскоре и отправился. Корабль причалил в Кристиансанне, с попутным ветром добрался он туда всего за полдня.

Однажды утром торговец Брённе пошел к маяку, стоявшему далеко от Старого Скагена, вблизи мыса Гренен; угли на поворотной жаровне давно остыли, а солнце успело подняться высоко, когда он наконец взобрался на башню. В миле от крайней оконечности суши тянутся подводные отмели, а за ними виднелось несколько кораблей, среди них торговец вроде бы разглядел в подзорную трубу свою «Карен Брённе». Так и есть, его судно на подходе. Клара и Йорген были на палубе, скагенский маяк и церковная башня являлись их взору, словно цапля и лебедь на голубых водах. Клара сидела у поручней и наблюдала, как потихоньку-полегоньку приближаются дюны. Если б дул ровный ветер, они бы уже через час добрались до дома. Дом и радость были так близко! Но столь же близко были смерть и ужас.

У корабля лопнула обшивочная доска, возникла течь, ее пытались заделать, воду откачивали, не жалея сил, подняли сигнал бедствия, до берега-то оставалась еще целая миля, они видели рыбачьи лодки, но очень далеко. Ветер дул в сторону берега, волна тоже им помогала, но недостаточно, корабль тонул. Правой рукой Йорген крепко обнял Клару.

Как она смотрела ему в глаза, когда он с именем Господа на устах бросился вместе с нею в море! У нее вырвался крик, но опасаться было нечего, он ее не выпустит.

Как поется в песне о королевиче, так поступил и Йорген в минуту страшной опасности. Очень ему пригодилось умение хорошо плавать: работая ногами и одной рукой – другою он крепко держал юную девушку, – он вынырнул, немного отдохнул на поверхности, пошевелил ногами, испробовал разные движения, чтобы достало сил доплыть до берега. Девушка вздохнула, он почувствовал, как она вздрогнула, и еще крепче прижал ее к себе. Волна накрыла обоих, течение подхватило, воды были так глубоки, так прозрачны, на миг Йоргену почудилось, будто он видит внизу стаю скумбрии или, может, самого Левиафана, который хотел их проглотить? Тени облаков пробегали по волнам, потом снова ярко сияло солнце, огромные стаи птиц пролетали над головой, а дикие утки, осоловело и сонно качавшиеся на волнах, испуганно разлетались перед пловцом. Однако силы Йоргена убывали, он это чувствовал, до берега же оставалось еще несколько кабельтовых, и тут подоспела подмога, к ним приближалась лодка, но под водой юноша вдруг отчетливо различил какое-то существо, не сводившее с него неподвижных глаз, волна подняла его, существо придвинулось ближе, он ощутил под ногами опору, черная ночь объяла его, все исчезло.

На подводной мели стоял корабельный остов, вода целиком накрывала его, белая носовая фигура упиралась в якорь, чья острая железная лапа торчала из песка, почти достигая поверхности, на нее-то и оперся Йорген, а течение с удвоенной силой толкнуло его вперед. В беспамятстве он было ушел под воду вместе со своею ношей, но очередная волна вновь подняла и его, и девушку.

Рыбаки на лодке подобрали обоих. Кровь текла по лицу Йоргена, он был как мертвый, но крепко держал девушку в объятиях, пришлось разжать их силой. Бледная как смерть лежала она в лодке, направлявшейся к мысу Гренен.

Чего только не делали – вернуть Клару к жизни не удалось, она была мертва. Йорген долго плыл, обнимая утопленницу, плыл изо всех сил, спасая мертвую девушку.

Сам он еще дышал, и его отнесли в дюны, в ближайший дом. Здешний фельдшер, по совместительству кузнец и мелочной торговец, перевязал ему раны, а на другой день привезли лекаря из Йёрринга.

Больного поразила мозговая горячка, он метался в бреду, испускал дикие крики, но на третий день впал в забытье. Жизнь его, казалось, висела на волоске, и лекарь сказал, что пожелал бы Йоргену умереть, так для него было бы лучше всего.

– Будем молить Бога, чтобы парень умер! Никогда ему не стать прежним.

Но Йорген выжил, волосок не порвался, только память порвалась, нити умственных способностей пресеклись, вот что ужасно, осталось только живое тело, которому еще предстояло выздороветь.

Жил Йорген по-прежнему в доме торговца Брённе.

– Он ведь захворал, стараясь спасти наше дитя, – говорил старик, – и теперь стал нам заместо сына.

Йоргена прозвали дурачком, но прозвище было неподходящее; скорее он походил на музыкальный инструмент, струны которого ослабли и не могут звучать – лишь изредка, на считаные минуты, они вдруг натягивались, обретали голос, и тогда звучали давние мелодии, всего-навсего несколько тактов, образы наплывали, таяли, и Йорген опять сидел, бездумно уставясь в одну точку. Едва ли он страдал, лишь темные глаза тускнели, казались черным стеклом.

– Бедный дурачок Йорген! – говорили в народе.

А ведь родная мать носила его под сердцем для жизни в таком богатстве и счастье, что было высокомерием и страшной дерзостью не то что верить в другую жизнь после этой, но и просто желать оной. Что же, все великие дарования в душе пошли прахом? И выпали ему лишь суровые дни, боль да разочарования? Он был бесценной цветочной луковицей, вырванной из плодородной почвы и брошенной в песок, чтобы там сгнить! Неужто в мире Господнем не нашлось для него места получше? Неужто все было и есть только игра случая? Нет, Господь во всеобъемлющей своей любви непременно вознаградит его в другой жизни за все, что он здесь выстрадал и чего лишился. «Ты, Господи, благ и милосерд и многомилостив ко всем, призывающим Тебя» – этот стих из Давидова псалма повторяла с верой и надеждою набожная старушка, жена торговца, и в сердце своем молила Господа поскорее даровать Йоргену избавление, чтобы обрел он милость Божию, вечную жизнь.

На кладбище, где ветер наметал через стену песок, была похоронена Клара. Казалось, Йорген и думать о ней забыл, не было ей места в его воспоминаниях, которые лишь обрывками всплывали из глубин прошлого. Каждое воскресенье он вместе с торговцем и его женою ходил в церковь и тихо сидел, бездумно глядя в пространство. Однажды, когда пели псалмы, он вдруг глубоко вздохнул, глаза блеснули, глядя в сторону алтаря, туда, где больше года назад он преклонял колена обок своей умершей подруги, он произнес