Поколение - Николай Владимирович Курочкин

досадой, а с облегчением, что не он первый начал, — и снесет голову обидчику. Но его не били, — так, то задевали плечом, то наступали на ногу, а отвечать тем же он не хотел.

Они ели телятину и запивали молоком, когда появился мистер Хейзлвуд.

— Что-то ты рано, — сказала Бэт.

— Хью совсем расклеился, — объяснил тот, садясь за стол.

— А как чувствует себя мисс Мэгги Райдерс? — спросил Джордж.

— Она похудела на полтора килограмма.

— Это трагедия, — сказал Джордж. — Америка худеет. Мы превратимся в дистрофиков, и нас возьмут голыми руками. Бэт, принеси что-нибудь выпить за упокой американской души.

— Прекрати, — вмешался мистер Хейзлвуд. — И нечего сидеть по вечерам дома. Бэт, разве в Нью-Йорке негде развлечься?

— Завтра пойдем слушать Элтона Джона, — оправдался за сестру Джордж. — У меня три билета. Кому-то придется остаться.

— Передайте ему от меня привет, — сказал мистер Хейзлвуд, поднимаясь. — Пусть кричит погромче. Может быть, я и здесь услышу. Спокойной ночи, ребята.

Бэт пошла в ванную, и они остались вдвоем с Джорджем.

— Ну, так выпьем за упокой американской души? — спросил насмешливо Джордж.

— А что это такое? — поинтересовался Белов.

— Это сила, ум, благородство, — напыщенно ответил Джордж. На его пухловатом лице не хватало лишь скупой слезы.

— Ясно, — кивнул Белов. — Если она уже преставилась, то можно и выпить.

— Бросьте, — разозлился вдруг Джордж. — Супермен из вас не получится.

— Может быть, вы еще подеретесь? — Волосы Бэт были мокрыми, и разрумянившимся лицом она напоминала большого ребенка.

— Неплохая мысль, сестренка, — одобрил Джордж. — Вы как, Пол, смотрите на это дело?

— Насчет подраться?

— Ну, подраться… посоревноваться.

— С удовольствием, — сказал Белов. — Турнир века. Что возьмем?

— Ну… — задумался Джордж, — баскетбол и теннис.

— Пойдет, — согласился Белов.

— Я договорюсь с телевидением, — пообещала Бэт. — Они пустят через спутник на Европу!

Посидев еще с минуту, она ушла к себе, выразительно глянув перед этим на Белова. Тому, однако, потребовалось добрых полчаса, чтобы распрощаться с Джорджем, который взахлеб читал ему начальные главы своего романа с Нэнси.

Белов немного понял из вдохновенного монолога Джорджа, но методично кивал и смотрел на часы. Эта тактика сэкономила ему по меньшей мере минут сорок.

Бэт читала, когда он зашел в ее комнату. Он заглянул в книгу.

— Про любовь?

— Да… Это ваш Тургенев. — Она очень смешно произнесла фамилию.

— Я видел одну старую киноафишу. Там было написано: «Ася». Любовный боевик из жизни писателя Ивана Тургенева».

— По-моему, это не боевик, — серьезно сказала Бэт. — Это скорее грустная история. Я люблю вашу литературу.

— Бэт. — Он встал и отошел к окну. — Я хотел спросить…

— О чем?

— Что с твоей мамой?

— Она больна. И лежит в клинике. — Его поразил не сам ответ, а холодно-равнодушный голос Бэт.

— Что-нибудь серьезное?

— Нервы…

— Я, наверное, не вовремя приехал?

— Нет, нет… Она уже второй год там. Может быть, сменим тему?

— Да, — ответил он. — Извини.

9

Он уходил от нее с каким-то неприятным осадком на душе — без вины виноватый — и все же чувствовал при этом, что, может быть, и не в нем дело, а в чем-то ином, чего он не знал.

Но утро оказалось действительно мудренее вечера. Они долго сидели за столом, потом перешли в ее комнату и там еще пили кофе, и Бэт без умолку говорила о Тургеневе.

Вчера Белов, взяв книжку, мельком прочитал несколько предложений и чуть не расхохотался, увидев совсем не смешную фразу: «What’s happened? — asked Gagin».

Гагин, конечно, мог поинтересоваться: «Что случилось?», но это «What’s happened», хотя и дословно переводило вопрос, было чем-то другим, так же как и сам Gagin.

— А тебе нравятся герои Тургенева? — спросила Бэт.

— Очень, — сказал он. — Только бы им туго пришлось сейчас.

— Да, — согласилась она, — ты прав. А нам бы там как пришлось?

— Ну, мы бы не растерялись, — предположил он, сам не зная, что имеет в виду.

— Это страшно, — сказала Бот. — Это так выматывает — все время быть наготове…

— У тебя не американский характер. Ты слишком мечтательная и впечатлительная.

— А у тебя, похоже, не совсем русский. Ты слишком практичен.

— Я? — удивился Белов. — Практичен?

Потом она взялась за отца, хотя тот мало чем напоминал тургеневских героев. Со слов Бэт мистер Хейзлвуд предстал перед Беловым начисто лишенным каких-либо пороков, что само по себе выглядело подозрительным. Впрочем, по тем немногим фразам, которые сказал мистер Хейзлвуд в присутствии Белова, он по меньшей мере оправдывал одну из оценок своей дочери — насчет того, что никогда не вмешивался в их с Джорджем личную жизнь.

«Мой тоже не вмешивался», — подумал Белов.

Странное, даже самому ему непонятное чувство возникало где-то внутри его всякий раз, когда он вспоминал отца. Мать ужасно сердилась при этом и начинала ругать сына за какие-то совершенно не имевшие отношения к разговору дела — те, о которых он либо давно забыл, либо впервые слышал.

Нет, не унылая обездоленность и не язвительная злоба владели им в те нечастые минуты, что он думал об отце.

К нему тихо подкрадывалась и проникала неслышно в его душу не похожая на себя, переодетая и размалеванная радость, что именно так все и вышло, что кто-то, дав ему жизнь, собрал мешок и тронул к вокзалу, и за двадцать лет ни слухом ни духом не напомнил о себе, убив в себе своего сына, отделив его навсегда от себя без причины или умысла, освободив его от тяжких пут авторитета и притворной почтительности, открыв перед ним дверь и пинком втолкнув его в мир, — и теперь, большой и окрепший, знающий, что почем в этом мире, он, брошенный и нелюбимый, думал об отце с какой-то непонятной симпатией, без торжества и гордости за себя, без всего того, что возвышало бы его самого и унижало отца…

Вечером они втроем поехали на концерт. Бэт выглядела шикарной и недоступной — полгода назад Белов ни за что не решился бы подойти к ней такой. Они с Джорджем походили сейчас больше на телохранителей титулованной особы, чем на кавалеров.

В зале курили и пили. Стены, опоясанные, как в баре, стойкой, подмигивали разноцветными глазами-лампочками, и люди, стоявшие толпами в широченном проходе, казалось, танцевали.

Откуда-то из-под пола неслась музыка, и во всем этом — в бокалах с вином, в мигании света и в подпольных ритмах — уже была какая-то своя завершенность, и можно было только удивляться, зачем открывается занавес…

Белов сидел слева от Бэт и плохо слышал из-за шума, который не стих, а усилился в момент открытия занавеса.

Он повернулся к сцене и посреди нее увидел фонтан и сходящую к